Если копнуть поглубже - Тимоти Финдли

Потрясенное лицо Мейбел — отражение ее собственного — стояло перед ней сейчас. Не уходило из памяти.

Неужели именно так поступил Гриффин? Как я тогда?

Я хочу жить своей жизнью, а не твоей. Он тоже так говорит?

Но что это может значить — в случае Гриффа?

Джейн выпила еще вина.

Ну вот. Что ж…

Мы так стремимся в дикую голубую даль…

Да.

И вот она, эта даль. Прямо над головой.

К двери подошла Мерси:

— Как насчет того, чтобы воссоединиться с родом человеческим?

— С удовольствием, — откликнулась Джейн. — Каким бы он ни был.

Мерси рассмеялась:

— Один его представитель стоит прямо здесь. А другой — на кухне: мальчик по имени Уилл. Уж он-то, по-моему, настоящий человек.

Да. А послезавтра еще и Милош.

Еще один представитель рода человеческого. Только не вполне настоящий, подумала Джейн, вспомнив его ангельскую внешность.

Все в жизни по плану: солгав,

ты покаяться сразу спешишь

И нервный подъем ощущаешь,

добычу в силке увидав.

У. Х. Оден «Детективная история»

1

Среда, 5 августа 1998 г.

Они договорились встретиться у реки.

Подъезжая на «субару», Джейн заметила, что Милош поставил фургон компании «Белл» на площадке Театра Тома Паттерсона.

Тоже не хочет все это афишировать… Конечно, да и не может, как и я…

— Привет.

— Привет.

На нем были те же самые выцветшие почти до белизны джинсы — разодранные на обеих коленках и на одном бедре.

— Как жизнь?

— Нормально. А у вас?

— Замечательно.

Он забрался на сиденье рядом с ней.

Джейн почувствовала запах мыла, с которым Милош принимал ванну или душ. Запах шампуня, которым мыл волосы. Запах порошка, в котором стирали его рубашку. Дыхание — смесь корицы и сигарет. И запах от рук, видимо, недавно державших тост.

Джейн тронулась с места и свернула на юг по Эри-стрит.

— Куда мы едем? — спросил Милош, опуская стекло.

— За город.

— В деревню?

— Почти.

— Нас никто не увидит?

— Нет. Это уединенное место. Заброшенная ферма.

— О!

Джейн покосилась на него.

— Вы как будто нервничаете?

— Просто не хочется, чтобы узнала жена.

— Не узнает.

Город остался позади, и взгляду предстал сельский пейзаж: пастбища, на которых пасся скот, поля с зерновыми в человеческий рост, живописные луга, где проводили второй за лето покос. Тракторы, косилки и даже мужчины с вилами, грузившие сено на конные повозки.

— Здесь очень много людей, — заметил Милош.

— Поверь, там, куда мы едем, никого нет, — улыбнулась Джейн. — Расскажи мне о себе.

— Я поляк.

— Об этом я догадалась.

Милош посмотрел на нее с подозрением, словно засомневавшись, не сделал ли ошибки, сказав ей о своей национальности.

— По имени, — снова улыбнулась Джейн. — Такое имя вряд ли могло бы принадлежать итальянцу.

— Да уж… — Он тоже наконец ухмыльнулся. — Имя чисто польское.

— У тебя есть дети?

— Сын.

— И у меня тоже.

— Понятно.

— Сколько ему… твоему сыну?

— Около шести недель.

— А моему — семь. Лет.

— О!

— Да, да. Я старше.

— Заведете еще?

— Хотела бы. Но не знаю. А ты?

— Думаю, что нет.

— Нет? А почему?

— Мой мальчик нездоров. Жена не… Судя по всему, он не поправится. Жена очень несчастна. Наверное, она больше не захочет иметь детей. Я беспокоюсь. Может, мне не следовало это говорить. Мы еще плохо друг друга знаем. Но он болеет. И я беспокоюсь.

— Сочувствую.

Некоторое время они ехали молча.

— Что говорят врачи? — наконец спросила Джейн.

Милош отвернулся.

— Трудная ситуация, — ответил он.

— Понятно.

— Моя жена не любит врачей — медицину — больницы. Она очень расстроена.

Джейн вспомнила, что рассказывала ей Мерси. — А разве ты не можешь сам отвезти его в больницу?

— Нет.

Они проехали еще одно поле, где убирали урожай.

И следующие десять минут ни один из них не произнес ни слова. Пока Джейн не нарушила молчание:

— Здесь мы повернем.

От шоссе отходила боковая дорога, но въезд на нее почти совершенно скрывали деревья и кустарники. На углу среди самбука и боярышника сохранились развалины известняковой стены.

Господи, подумала она, мы говорим о наших детях. Как я могу?

То ли три, то ли четыре года назад — точно она не помнила — Джейн начала заниматься в классе пожилого местного художника Джей Ти Уатерби, которого сейчас уже не было в живых. И вместе с другими учениками выезжала с ним на пленэр. Один случай ей запомнился особенно: требовалось нарисовать какое-нибудь старое, заброшенное здание, которое сначала предстояло найти, — дом, амбар, сарай, пусть даже туалет во дворе.

У них было три машины: два фургона и «субару». Все ученики так или иначе работали художниками — в торговле, в архитектуре, журнальными оформителями, дизайнерами или, как Джейн, декораторами. Джей Ти был превосходным педагогом, и заниматься у него, особенно если человек уже являлся профессионалом, считалось большой привилегией.

— На этот раз я собираюсь вывезти вас за город, — заявил он, пока они перед отправлением в путь подкреплялись вином и сэндвичами. — Не хочу демонстрировать вам старые муниципальные дома и общественные здания. Намереваюсь присмотреться к текстуре развалин.

Текстура развалин. Это словосочетание Джейн с тех пор не забывала.

— А когда дело дойдет до людей, когда мы обратимся к живым существам, я попрошу вас сосредоточиться на том же. Не на красоте юности, а на красоте старости. Нашим моделям будет за шестьдесят пять. Я нашел мужчину и женщину — супругов, — которые называют себя «натуристами». Иными словами, нудистов. Им восемьдесят четыре и восемьдесят пять.

Джейн вспоминала о них с теплотой. Они позировали сидя, держась за руки.