Однажды в полночь - Джулия Энн Лонг

– Хорошо. Но запомните, во второй раз я ни о чем не попрошу, мисс де Баллестерос. Я знаю, и мне не нужно лишний раз объяснять, что предложить вам мое имя и титул действительно большая для вас честь. Я ожидаю вашего ответа в течение месяца. Этого времени вполне достаточно, чтобы… взвесить другие предложения, сделанные вам.

Томми уставилась на него. Что ж, она недооценила лорда Прескотта. Точнее сказать, совсем его не оценила. Этот человек был уверен, что получит то, что хочет. Потому что так было всегда. И он очень недоволен, что его заставляют ждать решения, которое можно было принять прямо сейчас.

Все люди, обладающие властью, похожи друг на друга, подумала Томми. Всегда они почему-то изумляются, когда им не удается сразу купить кого-то.

Она вздернула подбородок.

– Благодарю вас, лорд Прескотт. Очень обнадеживает узнать, что ваша страсть не ограничена сроками.

– Она ограничена ровно настолько, насколько женщина способна вызывать страсть. Вам лучше чем кому бы то ни было известно, что, распустившись как цветок, женщина не может цвести вечно. Как и сохранить способность вынашивать детей.

Угрожающе! Но как романтично!

– Благодарю за напоминание. От меня это ускользнуло. На время. – Он кивнул, коротко улыбнулся, оценив ее шпильку. – Удачного вам дня, лорд Прескотт. Пожалуй, я удалюсь, чтобы сохранить способность цвести.

Прескотт поклонился и направился из комнаты, вероятно, чтобы забрать у лакея шляпу и плащ.

Забившись в угол, Томми дождалась, когда он уйдет. Она не могла вернуться в салон в таком состоянии. Закрыв глаза, досчитала до ста, специально, чтобы в этот момент не думать ни о чем и ни о ком.

И тоже тихо ушла, не попрощавшись, и через лабиринт улиц отправилась домой, убедившись при этом, что никто не последовал за ней и что никто не найдет ее и не узнает, какая она на самом деле.

– Спасибо за марципановую малину. – Это были первые слова Вайолет, которые услышал Джонатан, когда ему наконец позволили увидеться с ней наедине.

Он помолчал, потом шепотом спросил:

– Ты бредишь?

Сестра слабо улыбнулась. Его красавица-сестра выглядела так, словно река протащила ее вдоль по каменному дну. Лицо влажное, бледное, усталое, с запавшими глазницами. Но глаза сияли. Сияли внутренним светом. Она словно смеялась какой-то шутке. Это если представить, что перед ним прежняя, беззаботная Вайолет. А она только-только прошла через то, что чуть не убило ее.

– Ты действительно нормально себя чувствуешь, Ви?

– Да, отлично. Вернее, все будет прекрасно, если я спокойно полежу в постели несколько дней, а люди будут трястись надо мной. Но хватит обо мне.

«Хватит обо мне». Таких слов Джонатан еще никогда от нее не слышал.

Он был уже готов спросить Вайолет, чувствует ли она, став матерью, какую-нибудь разницу с собой прежней, но вряд ли сейчас сестра стала бы отвечать на такой вопрос.

Виновник всего, новорожденная, лежала завернутая во все белое и тихонько квохтала, суча кулачками размером с крошечный чайный кекс. На вид она была податлива и нежна, как бланманже, с маленьким носиком и маленьким ротиком. Взгляд голубых глаз был жутко серьезным. Черные волосики пушком покрывали макушку.

Джонатан посмотрел на нее.

– Я твой дядя Джонатан.

Девчушка махнула кулачком, будто маракасом, а потом хмуро, как священник, глянула на него.

Джонатан осторожно коснулся пальцем ее размахивающего кулачка, и она ухватилась за него, как за стебель цветка.

– Как вы ее назвали? – тихо спросил он.

– Руби. Руби Александра.

– Мне нравится, – не повышая голоса, одобрил Джонатан, а в это время Руби, привыкая к своим рукам, попыталась крепко сжать его палец.

– О! – умилился он.

– Не думай, что у нее к тебе какое-то особое отношение, – успокоила его Вайолет. – Она за всех так хватается.

Джонатан улыбнулся. Руби так и продолжала держать его за палец. Ах, какая шелковистая у нее была кожа! Как опасно и в то же время удивительно быть ребенком! Он подумал, что теперь Вайолет и граф, как лев и львица, станут на защиту своего детеныша. Ребенок будет в безопасности и горячо любим. «Она будет разбивать сердца».

– Что там за разговоры велись о детях и фабрике вчера, Джонатан? Мне показалось, что ты бредил. Ты говорил с такой… страстью. Словно переживал из-за чего-то.

Как будто он никогда раньше не страдал! Тон у Вайолет был невыносимо веселый.

Джонатан не стал отвечать. Он не мог ей ответить. Ему хотелось наблюдать за Руби и наслаждаться. Вернее, наблюдать за тем, как она проявляет свое любознательность.

– Я стану твоим любимым дядюшкой, – серьезно пообещал он.

В ответ Вайолет понимающе улыбнулась.

– Это же женщина, – объявила она. Вдруг у нее возникла мысль: – Господи, это ведь не Оливия Эверси, правда же? Но ее же видели гуляющей с Ланздауном.

Джонатан лишь фыркнул. И проигнорировал вопрос. Он скорее понимал Оливию Эверси. И почти желал ей всего наилучшего. Джонатан мысленно обратился к брату: «Лайон, где бы ты ни был. Твоя женщина выходит на прогулку с Ланздауном».

Однако он не был таким, как его брат, и слава богу!

– Ви?

– М-м-м?…

– Я рад, что ты не умерла.

– Я тебя тоже люблю, Джонатан, – сказала она.

– Пообещай, что останешься жива, пока я съезжу в Лондон. Мне там нужно срочно кое-что сделать.

– Ну конечно, – зевнула Вайолет.

Он ей поверил.

Джонатан легонько коснулся носика Руби, который походил на кнопку. И как можно было его не коснуться? Потом чмокнул Вайолет в щеку и ушел.

Бух, бух, бух…

Томми поморщилась, услышав, как Резерфорд меряет свою комнату шагами. В Лондоне в последнее время стало намного шумнее, чем прежде. Но, возможно, это потому, что нервы у нее были напряжены до предела после того, как Прескотт сделал ей предложение, а в голове творился сплошной кавардак. Томми попыталась почитать кошмарный роман, который ей подсунула графиня, но отказалась от этой затеи и стала наблюдать за качающимся маятником на часах из позолоченной бронзы. Вдруг ее успокоят эти равномерные движения?

Бесполезно! Томми уже почти жалела, что узнала, как хорошо находиться в объятиях Джонатана, потому что теперь могла желать только этого. Только его объятия могли дать ей успокоение.

Раздался стук в дверь. Очень настойчивый.

Томми чуть не подпрыгнула.

Опять! И еще!

Томми вскочила с кушетки и, поправив юбки, кинулась в коридор, потом спустилась вниз и прильнула к глазку в двери.