Габриэла, корица и гвоздика - Жоржи Амаду

Забравшись на стол, вынесенный из редакции газеты, доктор, бледный от возмущения, сдавленным голосом произносил речь перед любопытными, толпившимися у погасшего костра:

— Последователи Торквемады, мелкотравчатые Нероны, кони Калигулы, вы хотите бороться с идеями и побеждать их, уничтожая свет печатного слова преступным огнем, разожженным мракобесами и невеждами!

Кое-кто зааплодировал, озорная толпа взбудораженных мальчишек кричала, хлопала в ладоши, свистела. Доктор, который никак не мог найти пенсне в карманах пиджака, дрожащий и взволнованный энтузиазмом слушателей, простирал руки.

— О народ Ильеуса, края цивилизации и свободы! Мы никогда не позволим — разве только через наши трупы, — чтобы в городе обосновалась черная инквизиция, которая станет уничтожать свободное печатное слово. Воздвигнем баррикады на улицах, трибуны на углах…

В расположенном по соседству баре «Золотая водка», сидя за столиком у двери, полковник Амансио Леал слушал пламенную речь доктора. Его единственный глаз блестел; он сказал, улыбаясь, полковнику Жезуино Мендонсе:

— Доктор сегодня в ударе…

Жезуино выразил удивление:

— Но он еще не говорил об Авила. А речь без Авила немногого стоит…

Из-за своего столика Амансио Леал и Жезуино Мендонса наблюдали за развитием событий: сначала прибыли вооруженные жагунсо, их привезли с фазенд и разместили поблизости от здания редакции в ожидании момента, когда мальчишки с пачками газет выйдут из типографии. Некоторые мальчишки даже успели крикнуть:

— «Диарио де Ильеус»! Покупайте «Диарио де Ильеус»… Приезд инженера, провал политики правительства штата…

Газеты были немедленно отобраны у перепуганных мальчишек. Несколько жагунсо отправились в редакцию и типографию и вынесли остальной тираж. Потом рассказывали, будто старый Ассендино, бедный преподаватель португальского языка, немного прирабатывавший корректурой статей Кловиса Косты, заметок и сообщений, перепачкался со страха и умолял, молитвенно сложив руки:

— Не убивайте, у меня семья…

Бидоны с керосином стояли в кузове грузовика, который затормозил у тротуара, все было предусмотрено. Огонь вспыхнул, поднялись ввысь языки пламени, его отблески зловеще осветили фасады домов, прохожие останавливались поглазеть на это зрелище, не понимая толком, что происходит. Жагунсо, чтобы не изменить традиции и обеспечить себе безопасное отступление, несколько раз выстрелили в воздух и разогнали толпу. Они забрались в кузов грузовика, шофер промчался по центральным улицам, громко гудя и едва не раздавив экспортера Стевесона. Не сбавляя скорости, грузовик выехал на шоссе.

Любопытные, толпившиеся на порогах магазинов и лавок, начали стекаться к зданию газеты. Амансио и Жезуино даже не поднялись с места — их столик занимал выгодную позицию. Какой-то человек, встав в дверях бара, загородил им вид на улицу. Амансио мягко попросил его:

— Будьте любезны, отойдите немного в сторону…

Но так как тот не услышал, Амансио дотронулся до его руки:

— Отойдите же, я вам говорю…

После того как грузовик уехал, Амансио, улыбнувшись, поднял бокал с пивом: — Операция по очистке города…

— Проведена отлично…

Друзья продолжали сидеть в баре, не обращая внимания на любопытные взгляды людей, останавливавшихся на противоположной стороне улицы. Многие из них узнали жагунсо Амансио, Жезуино и Мелка Тавареса. А руководил операцией и командовал наемниками некто Блондинчик, отъявленный хулиган, постоянно устраивавший драки в домах терпимости, ему покровительствовал Амансио.

Кловис Коста подоспел, когда пламя уже было сбито. Он вытащил револьвер и смело встал в дверях редакции. Сидя за столиком бара, Амансио заметил с презрением:

— Револьвер даже держать не умеет…

Начали собираться единомышленники Мундиньо, открылся митинг. Пока не стемнело, еще многие приходили предложить свои услуги.

Мундиньо появился с капитаном и обнял Кловиса Косту. Тот повторял:

— Такова наша профессия…

В тот вечер Туиска, командовавший возле редакции ватагой мальчишек, был слишком занят, чтобы остановиться под окнами Глории и рассказать ей о новостях, — его заменил учитель Жозуэ. Его лицо было бледнее, чем когда-либо, глаза подернуты грустью, а сердце одето в траур. Он забыл о всякой осторожности и приличиях… Малвина гуляла с Ромуло по набережной, они любовались морем, инженер, наверно, рассказывал о своей профессии. Девушка внимательно слушала и время от времени смеялась. Насиб увел Жозуэ к зданию газеты, но учитель пробыл там всего несколько минут; его больше волновало то, что происходило на пляже, а именно беседа Малвины с инженером. Старые девы уже трещали у церкви, собравшись вокруг отца Сесилио и обсуждая пожар. Громкий смех Малвины, которая осталась равнодушной к сожжению газеты, взбесил Жозуэ. В конце концов, разве не инженер — причина случившегося? А он даже не счел нужным поинтересоваться тревожными событиями в городе, он отнесся к ним безразлично, увлеченный разговором с Малвиной. Жозуэ пересек площадь, прошел мимо старых дев и подошел к окну Глории; пухлые губы мулатки приоткрылись в улыбке.

— Добрый вечер.

— Добрый вечер. Что там случилось?

— Сожгли весь сегодняшний тираж «Диарио». Люди Бастоса постарались. А все из-за этого идиота инженера, который сегодня приехал…

Глория взглянула на набережную.

— Это тот молодой человек, что разговаривает с вашей возлюбленной?

— Моей возлюбленной? Вы ошибаетесь. Мы просто знакомы. В Ильеусе есть только одна женщина, из-за которой я потерял покой.

— И кто же она, если не секрет?

— Можно сказать?

— Не стесняйтесь…

Старые девы у церкви вытаращили глаза, а Малвина, все еще гулявшая на набережной, даже головы не повернула.

Это был бродячий, почти дикий кот с холма. Его шерсть свалялась от грязи и торчала клочьями, а одно ухо было разорвано. Он гонялся за всеми кошками в округе, был победителем во всех боевых схватках и выглядел совершенным бандитом. Воровал во всех кухнях на холме, и его ненавидели все хозяйки и служанки, но, поскольку он был ловок и осторожен, поймать его никак не удавалось. Чем же Габриэла завоевала его доверие, как она добилась того, что он ходил за ней следом и укладывался спать в подоле ее юбки? Возможно, секрет был в том, что она не отгоняла его криками, не замахивалась на него щеткой, когда он крадучись появлялся в поисках объедков. Габриэла бросала ему куски жилистого мяса, рыбьи хвосты, куриные потроха. Кот привык к ней и проводил теперь большую часть дня во дворе дома, засыпая в тени гуяв. Он уже не выглядел таким тощим и грязным, хотя ночами обретал прежнюю свободу и бегал по всему холму и по крышам, как и раньше, распутный и неутомимый.

Когда Габриэла по возвращении из бара садилась за завтрак, кот приходил поласкаться и помурлыкать у ног. Он с благодарностью съедал куски, которые она ему бросала, и довольно мурлыкал, когда Габриэла поглаживала ему макушку или чесала брюхо.