Отсвет мрака - Евгений Филенко

— Мы, кажется, договорились, что ты мне больше не хамишь! — шипит он.

Я облизываю разбитые губы.

— Идиот, — повторяю спокойно. — И плебей. Бить даму… по лицу… руками… Корчишь из себя аристократа. Фамилию придумал звучную. Дешевые мочалки, наверное, от одной фамилии укладываются внавал. А по манерам за версту видно, что никакой ты не Зонненбранд, а Говночистов или Бздюлев…

Задела! Я задела его за живое, потому что впервые за все время Зомби напрочь теряет самообладание. Не то слово: он просто сатанеет!

— Коблуха! — орет он. — Пахудра пархатая! Откуда ты… Да я тебя…

Он лупит меня наотмашь, от души, обеими руками. Я едва успеваю зажмуриться и хоть как-то прикрыться выставленным плечом, и под сомкнутыми веками вспыхивают белые искры. Рот наполняется соленой влагой. От удара в живот обрывается дыхание, и я, скорчившись, сползаю по стене.

— Я заткну твой поганый рот!.

Он пинает меня, будто собачонку. Это не так больно, как обидно. Но и больно, впрочем, тоже… В голове сами собой возникают нелепые, неуместные мысли. «Только бы не потерять сознание. На бедре будет страшенный синяк. И зубы придется вставлять. Давно собиралась, а все повода не было. А ведь он меня забьет насмерть».

— Зомби… — всхлипываю я. — Миленький…

Опешив от неожиданной смены декораций, он прекращает свое занятие.

— Теперь будешь послушной девочкой, — говорит он, тяжко дыша, и под локти поднимает меня с пола. — Как негритянская рабыня. Читала «Хижину дяди Тома»?

— О-ох… — вырывается у меня.

Жалкое это зрелище — поколоченная женщина.

На мне нет ни единого здорового местечка. Я вся — сплошная ноющая язва. Пытаюсь вздохнуть полной грудью — и не могу. Будто длинная раскаленная игла втыкается в легкие. Поломал он меня, мерзавец.

С трудом разлепляю налитые кровью веки.

Он легонько, левой ладошкой треплет меня по щеке, одновременно стараясь удержать в вертикальном положении, запустив другую руку — ту, что с «уонгом», — мне под мышку.

То есть обе руки у него заняты, витой проводок болтается наотлет, и ничего не происходит.

Ну ничегошеньки!

Все верно. Так и должно быть. Зомби лишь играет в отчаянного парня, в камикадзе, в живую мину, с достойным берсеркера пренебрежением к жизни рвущуюся к цели. На самом деле это блеф. Он слишком сильно любит себя, слишком дорого ценит свою жизнь, чтобы так рано прекратить торговать этим товаром и скинуть его по дешевке. А уж тем более рисковать им по пустякам.

Мина у него за пазухой не активирована.

Ведь я же говорила, что возьму его.

Со всем остатком сил зажимаю пистолет под мышкой — боль неимоверная, но сейчас это не имеет ни малейшего значения.

В его глазах вспыхивает неподдельный, сотой пробы ужас. Он понял, что попался! И понял, что попался с потрохами!

Не выпуская «уонга», рывком разворачиваюсь от него, как говорил мой инструктор по бодигардингу, в противофазе… больно — сдохнуть можно!. скованные запястья хрустят… локоть его идет на излом, а сам Зомби с размаху вклеивается рожей в стену. И тогда — не то с криком, не то со стоном, и уж во всяком случае с искрами из глаз — делаю обратный разворот, возвращая тем самым его в прежнее положение, и — «Н-на, сука!» — провожу свой коронный удар коленом по детородным органам.

В пике формы мне таким образом доводилось ломать трехдюймовые доски.

Сейчас эффект достигается неменьший. Ведь он должен еще помнить мой предыдущий удар.

Мина выскакивает у него из-за пазухи и с жестяным бряком катится по полу. «Уонг» остается у меня под мышкой. Сам же Зомби, сложившись пополам, отлетает на середину коридора.

— Не стреляйте! — кричу я.

Вернее, пытаюсь кричать. Потому что в эту минуту не то что издавать звуки, а и дышать для меня пытка невыносимая.

И «кайман» в дальнем конце коридора меня не слышит.

Звук работающего машин-гана наполняет собой весь этаж и молотом бьет по мозгам.

Голова Зомби превращается в огрызок яблока.

Я отворачиваюсь.

И без сил стекаю на пол.

Все, финиш.

На душе легко, потому что с Зомби покончено. И в то же время тяжко, потому что покончено только с Зомби.

Мне нужно как-то умостить в покое измолотые наручниками руки, побитые ребра и всю ту рухлядь, что безо всякого основания называется телом. И я не нахожу лучшего положения как просто лечь на спину и вытянуться…

Перед тем как расстаться, я должен сообщить Ерголину одну неприятную вещь, которая несколько охладит его эйфорию. Если такое понятие вообще применимо к Ерголину.

— Степаныч, на стопе у меня лежит кляуза, тунгус на тебя жалуется. Чем-то ты его сильно обидел.

Ерголин молчит. Но я вижу, что он медленно звереет. Шерсть у него встает дыбом, как у взбешенной кошки. И это сильно не вяжется с его традиционным имиджем стареющего добряка и созерцателя.

— Ты что, бил его? — спрашиваю я осторожно.

Приходится выждать, пока Ерголин возвращается к обычному состоянию и делается вменяемым.

— Тунгус меня не понял, — выдавливает он наконец. — Что ж, придется мне его посадить. Лет этак на пятнадцать. Или, что для него одно и то же, пожизненно. Там же и закопают…

— А он на суде покажет, что ты ему оружием угрожал. И свидетеля найдет.

— Допустим, я и в самом деле угрожал… Я предъявлю запись его переговоров с Пеклом.

— Ты же знаешь, для суда это не аргумент.

— Знаю. Но мы приложим экспертизу голоса, подтверждающую его принадлежность Тунгусу. И обнародуем через свободную прессу. Если таковая еще сохранилась в Гигаполисе. Пускай не аргумент, а впечатление все равно произведет.

— Давай лучше купим его. И станем использовать. Как-никак, а ты расшифровал его как канал связи с Пеклом.

— Нет. Я его посажу, — упрямо твердит Ерголин.

— Так чем же ты его достал, Степаныч?

Ерголин загадочно усмехается.

— Я напомнил ему, какие они были — ктыри старой закалки. Их раньше ментами называли. Он таких уже не застал. Нет, застал, конечно, да позабыл. Вы-то совсем другие.

— Ну, тебе виднее… Спокойной ночи, «мент».

— Спокойной ночи, Сергей, — говорит Ерголин.

Теперь это уже совсем прежний Ерголин — тихий, застенчивый и вечно озабоченный своими производственными проблемами. Поэтому он не расстанется со мной без того, чтобы не подкинуть очередную головоломку.

— Никак не возьму в толк, — роняет он смущенно. — И зачем вам понадобилось убивать Зомби? Это был бы интересный собеседник.