Яков Блюмкин. Ошибка резидента - Евгений Матонин

Ситуация в «Персидской Советской Республике» была к тому времени сложной. Иранское правительство резко протестовало против вторжения советских войск на территорию их страны. Англичане поддерживали Тегеран. В Москве оправдывались, объясняя все самодеятельностью Федора Раскольникова и других командиров.

Между тем части закавказских коммунистов во главе с Микояном, Ломинадзе и Мдивани совсем не нравилась установка Троцкого на дипломатические игры с Англией при помощи революции в Персии. Они на самом деле хотели установить там советский режим. Такой же точки зрения придерживалась и часть руководства РКП(б). Сторонники переворота говорили о необходимости наконец-то «перейти от персидского Февраля к персидскому Октябрю», проводя параллели с событиями в России в 1917 году.

Десятого июля 1920 года «радикалы» решили свергнуть Кучек-хана, так как его правительство, по их мнению, «губит революцию» и ведет «тайные переговоры» с шахом и англичанами. В Энзели прибыли — вряд ли случайно — Микоян и Мдивани.

Утром 31 июля советские военные моряки очень быстро взяли Энзели под контроль. В Реште же переворотом командовал Яков Блюмкин. Вооруженный отряд советских и персидских красноармейцев под его командованием, практически не встречая сопротивления, занял ключевые объекты города Решт. Большинство сторонников старого правительства бежали, некоторые были арестованы.

Бакинская газета «Коммунист» 8 августа 1920 года в заметке «Подробности переворота в Персии» сообщала: «В час ночи, на 31 июля, отряд из ста дженгелийцев[31] под общим начальством тов. Блюмкина получил приказ занять все военные и гражданские учреждения города Решт. Приказ этот был в точности выполнен, и к четырем часам утра все правительственные учреждения перешли в руки новой власти без единого выстрела. Старые русские революционеры — участники Октябрьского переворота восхищены дисциплинированностью революционных персидских солдат. Наутро город принял обычный вид, лавки на базарах открылись».

Еще раньше, 31 июля, Микоян докладывал в ЦК РКП(б): «31-го июля в ночь был совершен переворот в Реште без выстрела и в Энзели. С нашей стороны — двое ранены, арестованы оставшиеся руководители кучуковской партии и объявлена власть революционного комитета Иранской Советской Республики и установлен полный порядок».

Кучек-хан, узнав о заговоре заранее, ушел из города в леса, не желая, как он писал Ленину, «становиться причиной страдания многих невинных лиц». Он сообщал в Москву, что останется там до тех пор, пока не будет «установлена истина».

«Коммунисты, англичане, деспотическое шахское правительство будут для нас равны, и мы будем сопротивляться им всем во имя защиты родины, защиты персидского народа и охраны прав… — писал он в одном из своих воззваний. — Если российское советское правительство будет хорошо осведомлено о том, что здесь происходит, оно несомненно воспрепятствует деятельности этих господ (коммунистов. — Е. М.)».

Власть в «Советской Республике» перешла в руки «Революционного комитета Ирана» из восьми человек во главе с левым республиканцем Эхсануллой. Естественно, Комитет полностью зависел от советских большевиков.

«В состав Ревкома, — сообщал Микоян в Москву, — вошли 4 персидских коммуниста и столько же членов левой группы. Программа правительства: организация Иранской Красной Армии по типу российской и поход на Тегеран, уничтожение феодальных повинностей и удовлетворение насущных нужд трудящихся города и деревни».

Эта программа, безусловно, импонировала Блюмкину. Она казалась ему по-настоящему революционной. Да, революция в Европе пока не получилась, зато буквально на его глазах она совершалась в древней Персии, и он, террорист, не так давно убивший германского посла ради разжигания этого «революционного пожара», теперь лично участвовал в событиях исторического значения. Блюмкину было чем гордиться. Да и чувствовал он себя там увереннее, чем в Москве, где всерьез боялся получить пулю от своих же бывших товарищей по партии. А тут если уж погибать, то, по крайней мере, за дело революции.

В Персии у него было множество дел и обязанностей. Так во всяком случае утверждал он сам. «Товарища Якуб-заде» будто бы ввели в ЦК Иранской компартии и даже назначили секретарем ЦК. В одной из автобиографий Блюмкин писал: «В ЦК партии я являлся ответственным работником, будучи заведующим отде по раб в деревне, председател агитационной комиссии, членом комиссии по созыву персидск предст на Съезд Народов Востока, редактором газеты и т. д. По поручению партии я вел не менее ответственн работу в военной области (нач курдск отряда, военком Штаба Персидск Армии, раб Поарма и т. д.)». Поарм — это Политический отдел Штаба «Персидской Армии».

Новое «революционное правительство» решительно приступило к «экспроприации буржуев и кулаков в деревне» и тут же получило то же, что и в России, — сопротивление крестьян и мелких собственников. А их в Персии было большинство. «Благодаря этому мы оказались лишенными в Персии всякой почвы и опоры, очутились в роли только пришлых иноземцев-завоевателей и тем создали возможность для англичан занять положение спасителей персидского народа от надвигающихся на них насильников и грабителей», — признавал президиум бакинского филиала Коминтерна.

К тому же положение на фронтах обстояло не лучшим образом. В августе фактически провалился новый поход на Тегеран. Войска шаха при поддержке англичан начали контрнаступление. Уже 18 августа 1920 года Ревком Ирана умолял советских товарищей прислать «полторы тысячи абсолютно надежных русских красноармейцев», так как «только немедленная присылка русских частей может спасти положение».

Троцкий, чей «предварительный план» удара по «антибольшевистской цепи государств» в Азии осуществлялся в Персии, к тому времени, видимо, понимал, что попытка пока не удалась, и выступил за то, чтобы воздержаться от отправки дополнительных сил в Иран. «Центральная задача Республики — разбить Врангеля, — писал он. — Ни один солдат, ни один патрон не должен быть отвлечен от этой работы». Но отправлять солдат и патроны все же пришлось.

Двадцать второго августа пал Решт. Под угрозой падения был и Энзели, обороной которого командовал больной тифом Блюмкин. Трудно сказать, какова была его роль в обороне города, — Энзели удалось отстоять лишь благодаря артиллерии советских кораблей. Через день из Баку прибыл стрелковый полк. Решт удалось отбить, но командование «Персидской Красной Армии» уже откровенно сообщало о «враждебности населения» и что речь может идти «лишь о военной оккупации».

«В персидских массах нет никакого энтузиазма, отсутствует воля к борьбе, все объято пассивностью и страхом перед русскими… — откровенно докладывал в Москву советский полпред в Энзели Шалва Элиава. — Эхсанулла, по-видимому, — дегенерат, опиоман, неврастеник… Вся наша работа в Персии, начиная с Раскольникова, — сплошное недоразумение, приведшее к дискредитированию Советской России в Персии вследствие недопустимых действий наших войск и политработников, а также неразборчивого якшания с такой политической рванью, как Кучек-хан или Эхсанулла. Сейчас Эхсанулла сам держится на наших частях, никакой опоры в массах он не имеет… Для дальнейшего: либо почетный уход, либо движение вперед на Тегеран…» Как видим, тут есть камень и в огород Блюмкина — как ведущего «советско-персидского политработника».