След страсти - Анна Дубчак

— Сорок, и ни гроша больше...

— Езеф... Вы хотите сказать, что у вас прямо сейчас есть такие наличные?

— Сорок, — повторил ювелир и тяжело задышал. — Пишите расписку.

Рита слышала, как он подошел к сейфу, за которым она сидела, и принялся набирать код. Что-то звонко, металлически щелкнуло, сыто скрипнула дверца, и зашуршали банкноты.

— Вот, ровно сорок тысяч.

Вера принялась пересчитывать, шепча про себя цифры и то и дело сплевывая на пальцы.

— Ну, хорошо. Могу себе представить, как обрадуется мой Ленчик. Главное, чтобы я не продешевила. Вы проводите меня?

Юз открыл ей дверь, но дальше провожать ее не пошел, вернулся и запер дверь на ключ. Рита вышла из-за сейфа и села в кресло, на котором только что сидела Вера Ащепкова. Она и представить не могла, что ее приятельница вот так запросто произносит вслух такие колоссальные суммы, в то время как ее муж пытается обмануть своего лучшего друга на две тысячи... Она вспомнила Оскара, и ей стало нехорошо.

— Это ваша постоянная клиентка?

— Так, — отмахнулся Юз, — ничего особенного. Иногда, правда, ее муж где-то что-то достает, и они просят меня продать. Но чаще всего им в руки почему-то попадаются подделки.

— Но вы только что отдали ей наличными сорок тысяч. Это же огромные деньги! Извините... Это не мое дело. Скажите, что вы собираетесь сделать с этим браслетом? Кому-нибудь предложите?

— Выставлю на каком-нибудь аукционе. Может, там ваш Амфиарай купит его у меня. Вот тогда и посмотрим, кто дурак... Вы, кажется, куда-то торопились, Рита Арама... — Он сделал ударение на последних словах. — Пойдемте, я выпущу вас. Сойдете с крыльца и увидите впереди себя арку, за ней проулок, он ведет на Маяковку. Возьмите обратно ваши пять тысяч, думаю, они вам еще понадобятся. И... желаю вам больше не вляпываться ни в какие истории.

Он довольно грубо всучил ей в руки деньги и подтолкнул в спину.

Рита в сопровождении охранника прошла длинный полутемный коридор, вышла на крыльцо и вздохнула полной грудью влажный прохладный воздух. Впереди увидела арку и замерла, прислушиваясь к тишине. Во дворе дома стоял большой мусорный бак, в котором копошились толстые темные крысы. Она бы не удивилась, если бы вслед за грохотом запираемой за ее спиной двери услышала автоматную очередь... А как еще поступают с предателями?

Держась за перила, она сошла с крыльца, прошла несколько метров, и в эту самую минуту в арку въехала большая черная машина, при виде которой Рита зажмурилась. Все повторялось, сейчас эта черная безжалостная махина размажет ее по асфальту...

Она распахнула глаза, чтобы в последний раз взглянуть на Амфиарая, этого смертоносного демона, разрушившего всю ее жизнь. Но вместо этого увидела синие глаза другого мужчины и немного растерянную улыбку:

— Садись, Рита, и, бога ради, ничего не бойся... Я по дороге тебе все объясню...

В машине она уснула. Ей было все равно, проснется она или нет. Сон спасительным облаком окутал ее тело и подарил уставшему мозгу цветные, наполненные невиданными пейзажами сновидения, в которых было все просто, чисто и красиво. Прохладная река, зеленый, пахнущий свежескошенной травой луг, желтые и розовые цветы, жужжащие пчелы, белое, ослепляющее солнце...

Когда она открыла глаза, то поняла, что находится на чужой даче. Ночь, в открытое окно, отгороженное от шумящего листвой сада прозрачной противомоскитной сеткой, врывается свежесть и запах осени. Уют и тепло исходят от горящих поленьев в камине, перед которым в кресле сидит человек, называющий себя Владимиром Сергеевичем. Она хорошо знает его, настолько хорошо, что первое время они даже не говорят, а только смотрят друг на друга, пытаясь восстановить то общее, что возникло между ними тогда, много лет назад...

— Я не узнала тебя сразу, ты был в очках, да и вообще, иногда мне казалось, что ты мне приснился...

Она закрыла глаза и увидела своих родителей на поляне. Это было их место, их кострище, их самодельный и часто используемый чужими людьми мангал, на котором они жарили мясо. В Марфино отец всегда покупал свежее молоко и вино, мама расстилала на траве клетчатый красный плед, сверху — тонкую прозрачную скатерть, на которую ставила блюдо с салатом из помидоров с картошкой и укропом, стаканчики для вина, отец приносил шипящий, пахнувший дымом шашлык.

Мужчина, которого она впервые встретила в лесу за год до происшествия, перевернувшего жизненный уклад всей семьи Панариных, называл себя Лесником. Такое вот нейтральное прозвище. Быть может, именно из-за этой нейтральности-то она и не могла вспомнить его настоящее имя, хотя ей всегда казалось, что она его знает и вспомнит, как только в этом возникнет необходимость. Тринадцатилетняя Рита в ожидании обеда или ужина однажды гуляла по лесу и встретила мужчину, сидящего на пне и что-то пишущего. Он сначала представился поэтом, затем — писателем, позже — адвокатом, в следующий раз — путешественником. Он читал ей свои стихи, угощал в начале июня марелью и клубникой, фотографировал ее — тоненькую, загорелую, в сарафанчике, с голыми коленками, с облупленным носом и белыми носками. Он читал ей страшные истории из толстой потрепанной книги «Сто лет криминалистике» и учил ее не бояться лосей. И родители ни о чем не догадывались, ничего не подозревали. Рита отлучалась на полчаса, затем возвращалась на поляну и присоединялась к ним, что бы они ни делали, потом снова углублялась в лес, за которым простирался низкий символичный дощатый забор с калиткой, ведущей в заповедный сад.

Поздней осенью, когда она по привычке открыла калитку и пробежала до самого крыльца двухэтажной дачи, которая у них называлась домиком лесника, то ужасно расстроилась, когда увидела на ступенях рядом с растоптанными мужскими кроссовками дамские туфли. Ей была неприятна и невыносима мысль, что Владимир Сергеевич (в тот день она как раз вспомнила, как его зовут) помимо дачной жизни ведет и другую, городскую и, возможно, семейную, жизнь. Рита захотела посмотреть на женщину, жену или просто девушку Лесника, и посмела открыть дверь. Но в доме было тихо, обитатели его, возможно, спали, и Рита вернулась на поляну.

Отец спросил тогда, где она была так долго и почему у нее такой несчастный вид, на что Рита ответила, что пыталась сочинить в лесу стихотворение, но у нее не получилось, что у нее вообще ничего не получается и что она — бездарь. Больше в том году Панарины в лес не выезжали. А весной Рита впервые дала себя поцеловать. И это тоже произошло в лесу, под щебет птиц и шум листвы. Такого отупляющего блаженства она еще не испытывала и возвратилась с прогулки по лесу сама не своя. Ей не хватало воздуха в лесу, птичьего гомона, шелеста листьев, ветра, она вся горела и не знала, что с ней происходит. Щеки ее пылали, губы тоже, а колени дрожали, словно она сделала восемь кругов вокруг школы. Она любила этого мужчину, ждала встречи с ним, видела его во сне, где летала с ним в большущих корзинах над какими-то замками. Он мерещился ей в метро, она слышала где-то совсем рядом его голос, оглядывалась и, не увидев его, готова была заскулить как дворовый голодный и промерзший щенок от тоски и безысходности. Начался авитаминоз, Рита засыпала на уроках, была вялая, ей не хотелось жить.