Государева охота - Елена Арсеньева

Выражение это в переводе на испанский звучит какблагословение, однако здешние варвары придают ему такой оскорбительный смысл,что наше грубое tirteafuera [28] покажется просто ласковым напутствием!

Итак, бросив это последнее оскорбление, князь АлексейГригорьевич поворотился к графу спиной и, войдя в дом, захлопнул за собойдвери.

Государь так и не появился; потом стало известно, что его небыло на дворцовой даче, он развлекался верховой ездой в обществе фаворита и егосестрицы верст за пять отсюда, поэтому запрещение стрелять в присутствиицарствующей особы выглядело по меньшей мере издевательством.

В конце концов, Миллесимо был возвращен его экипаж, и,сопровождаемый наглыми выкриками, граф смог уехать. Первым делом он явился ксвоему зятю, графу Братиславу, и пожаловался на беззаконную бесцеремонностьДолгорукого. Тот, разумеется, принял очень близко к сердцу такой поступок счиновником имперского посольства, счел его оскорблением для всех иностранныхпосольств в России и попросил вашего покорного слугу быть посредником в семвопросе, обратившись к Остерману. Я немедленно отправился к вице-канцлеру.Хитрый и уклончивый барон Андрей Иванович счел, что не след ему ссориться свлиятельным Долгоруким, ведь всем было ясно, что последний устроил пакостьМиллесимо из чистой злобы, прикрываясь благовидными законными предлогами.Однако он обещал сделать все возможное, чтобы граф Братислав и его шуринполучили надлежащее удовлетворение.

С извинениями приехал к австрийцам фаворит. Князь ИванДолгорукий находится в оппозиции к своему отцу, недоволен его матримониальнымипланами в отношении сестры и государя, поэтому его сожаление можно было счестьискренним. Он сообщил, что самовольные гренадеры, оскорблявшие высокую особу,уже наказаны. Об том же сообщил письменно барон Остерман, присовокупив, однако,что Миллесимо сам виноват, если его не узнали, и вольно же ему было грозитьэтим гренадерам шпагою, а также прицеливаться в них из ружья!

На возмущенное отрицание этого факта Братиславом и самимМиллесимо барон Андрей Иванович принял важный вид и ответствовал, что это всесовершенно неважно, целился он или не целился, угрожал или не угрожал,поскольку его царское величество русский император неограниченно властен всвоем государстве давать всякие приказания, какие ежу заблагорассудится, всеобязаны знать это и исполнять.

Тут уж ваш покорный слуга, призванный быть посредником в семщекотливом деле, не смог смолчать и молвил следующее:

— Все, даже дети, знают, что каждый государь имеетправо давать приказания в своем государстве. Но чтобы с этими приказаниямиобразовывались иностранные министры и люди их свиты, необходимо заранееизвещать их через Коллегию иностранных дел; на это заранее должен был обратитьвнимание государственный секретарь или министр, через которого они ведут сношения.И граф Братислав, и я с нашими кавалерами получили от его царского величествадозволение охотиться в окрестностях, а чтоб было запрещение охотиться в одномкаком-нибудь месте не только подданным, но и иноземцам, получившим право наохоту всюду, нужно было передать нам особое сообщение.

После этого граф Братислав собрал к себе представителей всехиностранных держав в Москве и заявил им, что удовлетворение, предложенноеОстерманом, считает недостаточным для чести и значения своего государя,полагает, что наглый поступок русских с чиновником имперского посольствананосит оскорбление всем представителям иностранных дворов в Москве.

Сторону Братислава с живостью принял ваш покорный слуга, ако мне присоединились представители Польши, Дании и Пруссии. Они послалитребование к самому князю Долгорукому извиниться или хотя бы наказатьгренадеров в присутствии Братислава, несмотря на то, что эти виновные (ха-ха!)уже наказаны.

Так и случилось. Князь Алексей Григорьевич прислал кавстрийцам воинского бригадира, служившего в дворцовом ведомстве изаведовавшего запрещенным для стрельбы округам, в котором стрелял Миллесимо.Этот бригадир должен был выразить бесконечное сожаление о неприятном случае,происшедшем с Миллесимо, и согласиться с новым наказанием гренадеров — ежели нато будет воля графа Братислава и его шурина.

Этим дело и кончилось. Австрийский посланник счел себяудовлетворенным, а князь Алексей Григорьевич все-таки достиг своего: Миллесимо(и не он один!) понял, за что и почему с ним произошло сие неприятное событие,а также смог убедиться: у него нет никакой надежды смягчить жестокосердногоотца своей бывшей невесты и он должен оставить всякие попытки вновь видеться снею. По слухам же (непроверенным), такие попытки имеют место быть.

В заключение своего послания позволю себе напомнить вашемупреосвященству, что известная сумма денег, доставленная мне с курьером сеньоромМонтойя, ушла почти вся на оплату ранее сделанных долгов. Поистине разоряютсчета от докторов, поскольку состояние здоровья сеньора Монтойя внушало весьмасерьезные опасения. Вдобавок здесь стоит уже вполне осенняя, а по мне, такпо-зимнему холодная погода, и все мы в большей или меньшей степени больны. Кэтому присовокупляется и болезнь моего кармана, который страдает хроническойчахоткою, — и это меня повергает в крайнюю меланхолию. Надеюсь, чтозаботами вашего преосвященства денежная болезнь моя скоро поправится, что вы всамое ближайшее время вновь вышлете мне жалованье, а то и освободите менянаконец-то из этой страны, где я, если пробуду еще некоторое время, потеряю ипоследнее здоровье. Всей душою умаляю ваше преосвященство обратить внимание намое положение и не дать мне погибнуть в этом ледяном климате, где не встретишьничего, что могло бы понравиться, ничего, что могло бы доставить какое-нибудьудовольствие или удовлетворение..."

— А что? Чем же она плоха, эта самая Браун... швирг...шверг... — Петр с усилием свел к переносице разбегающиеся глаза и вдруг, снеожиданной для пьяного четкостью, выговорил по слогам: — Прин-цес-саБра-ун-швейг-Бе-верн-ска-я!

— Ф-фу! — Алексей Григорьевич шутливопередернулся. — Ну и имечко! Да с одного только имени челюсти сводит,словно с кислой капусты!

Екатерина неприметно проглотила тягучую слюну. Не следбатюшке про кислую капусту упоминать, ох, не след... Нынче ее позывает на рвотудаже не с запаха пищи, а уже от одного названия ее. Вдобавок в комнате накурено— воистину, хоть топор вешай, дышать нечем, голова разламывается от духоты. Онаприжала пальцы к вискам, но перехватила взгляд Петра и успела превратитьстрадальческую гримасу в томную полуулыбку.

Зря, между прочим, старалась. Мальчишка ее просто не видел,глаза его так и норовили переместиться за спину Екатерины, где обычно тихосидела в уголке за вышиваньем Даша. Однако сегодня уголок был пуст, и юное лицоПетра приняло разочарованное выражение.