"1212" передает - Хануш Бургер

— Послушай, Петр, — сказал мне шеф, — тут что-то не так. Я имею указания сделать фильм из имеющегося у нас материала. Однако ни о каких съемках там ничего не говорится.

Двумя пальцами он поднял в воздух письмо.

— Согласно полученной мной инструкции это должен быть фильм минут на двадцать с эффектными кадрами из жизни концлагеря. Я лично не буду против, если удастся сделать фильм минут на десять. Больше все равно никто не высидит. Ты это и сам увидишь. А то, что ты предлагаешь, — это часовой фильм. Здесь почти двадцать процентов нового материала. Такой мы и до Рождества не сделаем.

Я вытащил свою рукопись и показал Биллу печать и подписи. Шеф и Юнис переглянулись…

— Хочешь, я покажу тебе Лондон? У меня уже есть билеты на ревю.

Это было очень милое ревю. В фойе висело объявление, запрещающее пользоваться биноклями и фотоаппаратами. Очаровательная Юнис все больше нравилась мне. После спектакля мы пили американское мартини у Скотта.

— Ты действительно думаешь, что это заинтересует немцев? — спросила она меня после третьей рюмки.

— Заинтересует? Из тысячи немцев, которых я допрашивал, слышали об этом, может быть, человек пять, не больше. А с выходом этого фильма никто уже не посмеет утверждать, что ничего особенного не произошло.

Юнис засмеялась:

— Знаешь, тебе необходимо изменить кое-какие взгляды. Ты потому так строг, что был на фронте. Нам же нужно быть гораздо дальновиднее. Это наша обязанность. Кроме того, Капулетти уже двадцать пять лет работает в кино. Он сделал сотни документальных фильмов, работал в журнале у Херста и хорошо знает, что действует, а что — нет…

Она говорила долго и убедительно. Я согласился наконец сначала просмотреть имеющийся у нас материал. Юнис уже договорилась, что нам будут демонстрировать фильмы ежедневно в течение трех часов.

— Больше ты и сам не выдержишь…

В этом она была, пожалуй, права. И все же смотреть фильмы приходилось каждый день от трех до пяти часов. Чаще всего в зале сидел я да маленький лысоголовый человечек, который, примостившись в самом углу, делал какие-то записи в блокноте при свете карманного фонарика. Это был Сэм Уинггоулд из Голливуда. Иногда появлялась Юнис, но не больше чем на пять минут. С такой же быстротой покидал зал каждый, кто по ошибке заглядывал сюда.

В течение трех дней я смотрел секретный материал.

Американские и английские военные врачи допрашивают своих немецких коллег, которые были причастны к преступлениям в концлагерях. Большинство из допрашиваемых одеты очень бедно: видимо, таким образом они пытались сойти за безобидных граждан или даже за освобожденных узников.

«…Для проведения этого эксперимента (вливание сыворотки возбудителя чумы) мне требовалось по двадцать человек отдельно мужчин, отдельно женщин, и притом различного возраста. Меньшее количество подопытных могло не дать желаемых результатов. Как коллега, господин старший врач, вы должны понимать…»

Господин старший врач, американский майор, застывшим взглядом смотрит прямо перед собой.

«Выбирали ли вы для своих экспериментов безнадежно больных? — спрашивает он».

Толстый лысый лагерный врач плохо выбрит. Руки его нервно двигаются. Он пытается улыбнуться: таким вопросом его в ловушку не заманишь.

Нет, разумеется, нет. В этом случае все наши эксперименты потеряли бы всякую научную ценность. Господин доктор должен знать, что только на клинически здоровом пациенте можно наблюдать, как долго длится… как протекает болезнь до самого смертельного исхода…

Советский Союз не прислал нам своих материалов. У них уже имелось по этому вопросу несколько готовых фильмов. Это были репортажи о Майданеке, Треблинке и Освенциме. Нас пригласили в демонстрационный зал советского посольства. Рядом с нами сидел Герберт Маршалл, англичанин с умным лицом и бородкой клинышком.

Один советский фильм нас всех глубоко потряс. Его просмотрела до конца даже Юнис. Правда, она сидела между двух господ из посольства, и ей неудобно было выйти.

Фильм был о детях. Какой-то эсэсовец с извращенным умом решил провести кое-какие эксперименты над двойняшками-близнецами: польскими, русскими, еврейскими, югославскими. При этом один из близнецов служил контрольным объектом для другого. Например, двух сестренок-близнецов заражали брюшным тифом, но только одна из них получала антитифозную сыворотку. Многих детей заразили неизвестными болезнями. Победоносное наступление Красной армии прервало эти преступные эксперименты.

Мы долго находились под впечатлением этого фильма. Стоило мне закрыть глаза, как передо мной вставали несчастные жертвы…

К концу месяца я впал в тот же порок, что и Юнис: я запил, но и это не помогало забыть увиденное.

— Ну как ты себя чувствуешь? — спросила меня Юнис после демонстрации очередного фильма. Мы сидели с ней на скамейке в сквере.

Невозможно было сделать эту женщину умной. Она пила, я делал то же самое, но она пила очень много. Последнее время мы провели вместе несколько вечеров. Танцевала она как истинная американка: с каждым партнером ласково и отрешенно. Между танцами пила виски, разглагольствовала о Прусте, Джойсе и Генри Миллере. За стаканом с виски она могла сидеть часами.

Я просмотрел несколько ее фильмов: о первом визите Черчилля в Берлин, о пуске очень важного для союзников моста, о послевоенной жизни одного городка на севере Франции. Что из этого было сделано ее собственными руками, а что руками Капулетти или Сэма Уинггоулда, определить было трудно. Фильмы были хорошо смонтированы, и эти безукоризненные готовые работы никак не вязались с белокурым легкомысленным созданием. Сейчас Юнис сидела рядом со мной на скамейке и опять спрашивала:

— Ну так сколько минут будет продолжаться твой фильм — десять или двадцать?

Не раз я пытался объяснить ей, что речь идет не о занимательном журнале, который обычно показывают между хроникой и основным фильмом, а скорее всего о голой и горькой медицине.

Юнис молчала. Ее вежливый смешок свидетельствовал о том, что мне не удалось убедить ее.

— В этом нет никакого смысла, Петр. — Она встала. — Завтра мы понесем материал Капулетти и Потеру. Они и решат, что и как.

Я проводил ее домой. По дороге мы выпили по кружке горького теплого пива. Юнис купила коробку черных бразильских сигар. Я заметил ей, что в дополнение ко всем своим порокам она еще и курит сигары. Она рассмеялась.

Дискуссию открыла Юнис.

— Мы не можем договориться. Фильм, который хочет создать Петр… на мой взгляд, будет слишком затяжным, дорогим и прежде всего неэффектным.

— Я благодарю Юнис за высказанное ею мнение, — начал я, — но у меня задание. Мой шеф, полковник Макдугал, одобрил мое задание. Оно одобрено и в высших инстанциях. Самое время осуществить его…

Капулетти открыл коробку с сигарами.