Мой папа самый лучший - Саша Ройс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что-о?
Вот козлик.
— Я же говорила, что у меня все по расчету! — с достоинством отвечаю я.
Легкий шорох.
Явно смотрит сейчас в мою сторону и соображает, что сказать.
— Стерва.
Мирон дергает одеяло на себя.
— Мужлан.
Не церемонясь, дергаю свой край одеяла.
Лиза
Подняв рюкзак и опустив его обратно, в голове промелькнула мысль, что возможно я все-таки переборщила со всякими спреями от мошек и кремами от укусов диких гадов. Ассортимент был столь велик, что я даже не могла назвать точное число баллончиков и туб, находящихся у меня сейчас в шмотнике.
К черту!
Все равно не мне нести.
Усмехнувшись про себя, с сожалением отметила, как же я не хочу лететь на эту треклятую охоту!
Вот что там делать мне? Офисному работнику до мозга костей?
Ответ вполне логичен: «Ничего!»
Но меня берут.
Потому что так захотел ОН! Великий и могучий Мирон Романович! И потому что я должна присмотреть за малышкой Авророй, которой жутко не терпелось оказаться на настоящей охоте!
Прихоть?
Больше похоже на то. Но, а если у девчонки действительно способности быть этаким маленьким воином? Может, у нее сложиться карьера в женском спецназе? Интересно, а он существует?
Такие офисные мыши, как я, об этом могут лишь догадываться.
Между мной и Мироном вот уже несколько дней продолжалась выкрутасная война.
Выпендривалась я, а умилялся он.
Он позволял мне это делать, а я от его щедрости еще больше злилась.
Потемкин всякий раз высмеивал мои попытки подстроить и подогнуть его под себя.
Смешно?
Ладно.
Только я могу придумать что-то еще.
Наши отношения при Дарье Филипповне и Авроре были, как и прежде.
До ссоры.
То есть это я обиделась, а ему-то пофиг.
При семье мы миловались и даже позволяли себе нежности: поцелуи в щечку, объятия. Самый максимум, на что мог в таких условиях рассчитывать Мирон, это легкий поцелуй.
Просто в губы.
Даже любой диснеевский поцелуй тут нам даст фору!
Такие отношения Потемкин называл «на сухом пайке». С издевкой посмеявшись, заверил меня, что на таком «фастфуде любви» он продержится ровно три дня. А потом по его словам я должна была «держаться».
Три дня прошли, но держался он.
Я предполагаю, что Мирон просто решил что «раз гора не идет к Магомеду, то… она все равно к нему придет!»
В конце концов, не так уж я на него и сильно обижалась по прошествии нескольких дней. И рано или поздно я бы к нему пришла, окончательно осознав, что Потемкин не виноват. И что в ловушку саму себя загнала я. Я же ведь его люблю. И как бы странно это не звучало, но мы признались в этом друг другу, шутя. Разыгрывая спектакль перед Дарьей Филипповной и Авророй.
Ладно, съезжу на охоту и капитулирую. А пока будем держаться выбранных ролей.
Вчера с Мироном мы ездили на встречу с психологом.
С ней мы отбросили маски и серьезно обсудили вопрос, касающийся Авроры. Был выбран курс на десять сеансов-лайт. Первая встречу мы солидарно с Мироном решили назначить через пару дней после возвращения из Карелии. Возить малышку к психологу мы решили оба. Так ей будет легче справиться.
Все налаживалось и становилось стабильным. Все как я хотела.
Взгляд медленно смещается на огромный походный рюкзак.
Кроме этого!
Так и хотелось в следующий миг громко и, жалея себя, захныкать, заныть, заскулить, но кто-то трижды постучал в дверь, и я встрепенулась.
Не успела я сказать: «Да!», или «Войдите», как он вошел.
— Привет. Чего стучишь? Твой же дом, — подмечаю я, упаковывая последние шмотки.
— Да так, думаю, вдруг не в настроении, — голос у Потемкина с утра немного басит.
Глянула на него — такой хорошенький. И борода его густая, и волосы, небрежно уложенные, и взгляд этот разведкопроверяющий!
Так и хочется его обнять, поцеловать и сказать: «Можно я не поеду?»
— Мирон.
О! Эта интонация меня сдает с головой.
Мы встречаемся глазами, и, кажется, он все понимает.
Бросаю вещи и встаю, прильнув поясницей о высокую спинку кровати.
И заново…
— Мирон, — томно вздыхаю, — я тебя прощаю.
Глаза у Потемкина так и округлились.
— Что все? Театр закончился? Сил больше не хватает недотрогу из себя изображать?
— Закончился, — улыбаюсь я, попутно соображая, как подать следующую порцию информации, — я люблю тебя, Мирон! А остальное все неважно!
Подхожу к нему и тереблю расстегнутые полы его клетчатой рубашки. Затем опускаю ладонь на светлую однотонную футболку, надетую им под рубашку, и оглаживаю.
Почуяв неладное, он не стремиться меня обнять, а всего лишь с любопытством наблюдает. Прижимаюсь к нему, словно хочу согреться.
— Мирон, пожалуйста, можно я не поеду? — начинаю упрашивать я.
Послышался тихий и добрый смех.
— Поедешь. Сама же сказала, что все остальное неважно!
Скорчив недовольную гримасу, отскакиваю от него и, выказывая свое нескрываемое ничем недовольство, делаю по комнате круг.
По дороге в аэропорт, обижено уткнувшись в карту Карелии, читаю:
— Медвежьегорск, — перевожу взгляд с экрана на Мирона, — ты меня, что на Родину везешь? — подшучиваю я. — К диким бурым сородичам?
Приподняв бровь, мой личный водитель косится на меня с секунду.
— Смирись. Тебе надо развеется.
— Ну не в тайге же! — всплеснув руками, ною я.
Гашу экран и убираю телефон к чертовой матери! То есть в сумку.
— Лиз, ты, что совсем не рада, что мы едем на охоту? — с заднего сиденья показалась милая мордашка Авроры, а ее тонкая рука накрыла мое плечо.
Только ради этой малышки я сижу в машине и еду в аэропорт.
Нахожу слова, чтобы успокоить дочку Мирона и заодно успокаиваюсь сама.
Перелет «Москва — Петрозаводск» проходит удачно.
Остановиться бы в гостинице, и перевести дух, но Мирона к себе пригласил его друг. Собственно он и со своими старшими детьми встречает нас в аэропорту.
Мы знакомимся. Аврора быстро находит общий язык с подростками, которые чуть старше ее. И всей веселой гурьбой мы усаживаемся в минивэн. Я с детьми в салоне, мужчины впереди.