В плену пертурбаций - Алан Дин Фостер

Чародей отвел лапу и теперь глядел в упор на плененное чудо. Он сейчас воспринимал пертурбатор своим особым, магическим чувством, впитывал свет и упивался красотой.

– Вы как хотите, сэр, – сказал Джон-Том, который попробовал последовать примеру волшебника, однако, к стыду своему, вынужден был не только вновь заслониться рукой от яркого света, но и отвернуться, – а я ничего не вижу.

– Точно, – поддержал Мадж, – коли тут и есть клетка, ее не различить.

– Совершенно верно, – изрек Клотагорб. – Сия клетка несубстанциальна, как злобная мысль, как здравомыслие, тонка, как грань между здоровым сном и кошмаром, и все же крепка, как воля к жизни или к смерти. Пертурбатор оказался запертым в клетке безумия, которое вдобавок питается ненавистью. Я вижу ее столь же ясно, как если бы она была из железа. Подумайте! Пертурбатор постоянно находится в движении, он непрерывно видоизменяется, однако в его действиях нет ничего нелогичного или иррационального. Каждая из Вселенных, сквозь которые он пролетает, зиждется на логике и согласованности, причем не имеет значения, насколько эта логика отличается от той, что принята у нас. Тем не менее опять-таки каждая Вселенная подвержена аберрациям, приступам нелогичности и безумия. Их пертурбатор старается избегать, что до сих пор ему удавалось. Но в нашем мире некто заключил его в сферу помешательства, иными словами, воздвиг единственную преграду, которую не в состоянии преодолеть. Он попал в плен, но продолжает изменяться, и любое его изменение означает пертурбацию, затрагивающую структуру мироздания. Большинство перемен столь незначительно, что мы их просто не замечаем. Красный жук становится желтым. Лист, который сорвался с ветки, летит не вниз, а вверх. Человек приобретает более темный загар, или, скажем, на хвосте выдры выпадает вся шерсть. – Мадж испуганно взглянул на свой хвост. – В обычных условиях пертурбатор – весьма редкий гость в том или ином мире, вот почему его влияние остается практически незамеченным. Пертурбаторы движутся слишком быстро, чтобы их можно было различить; впрочем, побочные эффекты поддаются определению посредством магии – не всегда, но довольно часто. – Джон-Том попытался провести аналогию со своим собственным миром, но не пришел к сколько-нибудь вразумительному заключению. Если верить Клотагорбу, получается, что космические лучи – пипи пертурбатора? Да попробуйте только заикнуться об этом специалисту по теории элементарных частиц! – Вот с чем нам предстоит иметь дело. Так или иначе, мы должны разрушить клетку безумия.

Джон-Том принялся рассматривать дверные проемы, тянувшиеся по периметру помещения.

– Кто же мог сотворить ее?

– Тот, кто окончательно спятил и обладает огромной колдовской силой, – ответил Клотагорб, который также обозревал проемы. – Необходимо и то, и другое.

– Чокнутый волшебник, – пробормотал Мадж. – Шикарно, ничего не скажешь. – Он передвинулся поближе к Джон-Тому. Так же поступила и Талея.

– По-вашему, я безумен?

Все резко обернулись. Тот, кто задал вопрос, появился из того же коридора, по которому пришли сюда путешественники. Он был один, однако впечатление производил весьма внушительное – высокий, приблизительно по плечо Джон-Тому, широкоплечий, словом, из таких, с кем обычно стараются не встречаться в темных переулках.

– Росомаха, – пробормотал Колин, стискивая обеими лапами рукоять сабли. – До чего здоров, мерзавец!

– И совсем выжил из ума, – прибавил Клотагорб.

Присмотревшись, Джон-Том различил в глазах росомахи нечто вроде отблеска того сияния, которое источал пертурбатор. Зверь глядел на путников в упор, но как будто не видел их, словно его зрение от болезни расфокусировалось. Он был облачен в лохмотья, которые, как можно было предположить по сохранившимся кусочкам, являлись когда-то роскошными одеждами из кожи и шелка. В одной лапе безумный колдун сжимал громадный боевой топор с четырьмя лезвиями. Джон-Том прикинул на глазок, что, пожалуй, не сумел бы даже поднять такую тяжесть, не говоря уж о том, чтобы воспользоваться топором по прямому назначению.

Как ни странно, колдун не нападал. Он, казалось, что-то высматривал за спинами путешественников, присутствие которых в помещении, по-видимому, несколько его озадачило.

– Я вовсе не безумен. Меня зовут Браглоб, я величайший среди волшебников Северных рубежей и нахожусь в здравом уме и твердой памяти. – Он простер в направлении путников свободную лапу и воскликнул; – Убирайтесь прочь! Проваливайте! Оставьте меня в покое, не то пожалеете! Больше предупреждать не буду. – Он потряс над головой своим огромным топором.

Мадж спрятался за Джон-Тома, чтобы без помех наложить на тетиву стрелу – а заодно и обезопасить себя на случай возможных неприятностей.

– Я Клотагорб из Древа, – заявил чародей, делая шаг вперед, – величайший из всех волшебников на свете. Знай, что мы не можем уйти, пока не исполним то, за чем явились.

Колдун сдвинул кустистые брови. Должно быть, он пытался уяснить, о чем ему толкуют. Джон-Тому подумалось, что этот Браглоб явно спятил, но не стал от того менее опасен – скорее наоборот.

– Вы меня слышали! – взревел Браглоб. – Я хозяин пертурбатора. Я заставлю его превратить всех вас в камни! Нет, не в камни, а в червяков, которые пойдут на корм рыбам! Вы еще раскаетесь, что не послушались моего совета!

– Ты не сделаешь ничего подобного, – возразил Клотагорб, – поскольку не сможешь; иначе сделал бы давным-давно. Ты раз за разом предпринимал попытки остановить нас, однако мы все же добрались до твоего убежища. Больше ты ни на что не способен. Я не верю, что ты подчинил себе пертурбатор. Да, его можно заключить в пространственно-временную клетку, но подчинить нельзя. Раньше я думал по-другому, но когда увидел пертурбатор и тебя, понял, что ошибался, ибо он куда более изумителен, нежели представлялось, а ты, не сочти за грубость, полное ничтожество.

– Врали, обманщики, лгуны, негодяи! – Колдун пригнулся, словно готовясь к прыжку.

Джон-Том насторожился и заслонил было Талею, но та, оскорбленная таким отношением к себе, громко фыркнула, обошла юношу и стала чуть впереди. Вот и рассуждай тут о рыцарстве, подумал Джон-Том; как быть, если женщина, которую ты жаждешь защитить, думает лишь о том, удастся ей или нет пустить в дело свой клинок?

Браглоб вновь уставился на путешественников невидящим взором. Да, размышлял Джон-Том, Клотагорб прав: этот тип явно чокнулся.

Удивительно, но факт – несмотря на тяготы долгого пути из Линчбени, несмотря на все испытания, выпавшие на долю путников по милости пертурбатора и его сумасшедшего владельца, юноша понял вдруг, что искренне сочувствует колдуну. Тот, если рассуждать о наружности с точки зрения телосложения, выглядел едва ли не образчиком мужественности, однако засаленные лохмотья и грязный мех изрядно портили впечатление. Судя по всему, Браглоб не мылся, не расчесывал шерсть и не ел как следует неизвестно сколько времени. Он принадлежал к числу тех противников, которых надо не бояться, а жалеть. Существо, враждующее с самим собой, воин, утомленный до изнеможения битвами с незримыми демонами, беглец, который спасается от страхов в толще скалы и не ведает, что те гнездятся в его собственном мозгу.