Дело молодых - Павел Сергеевич Иевлев

развития и пустившем всю созидательную энергию «в бантики», кто-то должен работать. Тем не менее, процент играющих был достаточно велик, а остальные создавали им условия для комфортной игры – костюмы, бутафорию и даже спецэффекты прямо в жизни.

Например, несколько сотен людей несколько лет играли в полёт в космосе. Для этого в безлюдной местности построили гигантский макет корабля со всеми внутренними системами – от кают, до оранжерей и систем утилизации. Люди зашли туда, заперлись и на полном серьёзе якобы «летели» на другую планету. Внутри всё было напичкано камерами, это грандиозное живое кино обслуживалось кучей народу, от сценаристов до техников, и ещё больше народу это смотрело. Затраты человеческих сил и стараний были таковы, что, наверное, можно было на самом деле в космос слетать, однако активность социума была строго игровой.

У йири не было никакого публичного властного аппарата – президента, короля или парламента. Предполагалось, что есть те, кто определяет стратегию развития общества, и считалось, что в их число входят умнейшие и достойнейшие. Но кто они и как именно туда попадают – никто особо не интересовался. В противовес этому, все бытовые вопросы функционирования общества, от муниципальных уложений до правил проезда перекрёстков, принимались в форме референдумов при самом широком народном волеизъявлении. Всё всех устраивало, и это был своего рода парадиз – ренессанс впавшего в детство человечества. Но, разумеется, это не могло продолжаться вечно.

Перелом в развитии создали две технологии – виртуально-компьютерная, поднявшая игровую составляющую на невиданные ранее высоты, и биосинтетическая, позволившая производить продукты питания фабрично. Первая стала настоящим прорывом – теперь чтобы играть, условно говоря, в эльфов, достаточно было надеть маску дополненной реальности – и у всех вокруг оказывались длинные уши. Это был крайне привлекательный путь сокращения реальных затрат на игровые «активности», и социум радостно по нему пошёл. Головокружительные перспективы перевода всего, что только можно, в цифровую форму захватывали дух – от стольких ресурсоёмких производств можно было отказаться! Отказ от технологической экспансии уже свёл к минимуму тяжёлую промышленность, виртуализация дала возможность отказаться от почти всей лёгкой, а биосинтез вынес за скобки сельское хозяйство. Пищевую продукцию стало можно производить из любой органики, чуть ли ни из своего же дерьма. Всё разнообразие сельского хозяйства свелось к посадкам в автоматических фабриках-фермах чрезвычайно непритязательного и продуктивного корнеплода, из которого делалось сырьё для пищевых производств. Некоторое время ещё существовали натуральные фермы настоящих продуктов для элитного потребления: их продукцию ели те, кто был достаточно богат и влиятелен, чтобы выделить себя из социума в отдельную страту. Но вырождение в элитных стратах происходит ещё быстрее, чем в неэлитных – в силу их закрытости. Через пару поколений дети и внуки «суперэлит» заигрались не хуже обычного «быдла»: зачем все эти хлопоты с нецифровым потреблением, когда и в виртуальности есть своя «элитарность»? Поэтому, когда начали вылезать негативные стороны «дивного нового мира», уже не нашлось никого, обладающего достаточной волей, чтобы кардинально поменять уклад.

Первая проблема нового общества оказалась в радикальном сокращении населения. К сожалению, виртуально заводить, и, главное, выращивать детей невозможно. Это большой труд, который требует отказа от значительной части удобств дополненной реальности. Памперсы электронными не бывают. Желающих отказаться от игры в пользу детей становилось всё меньше. Сначала этому только радовались: в постиндустриальном мире чем меньше бездельников, тем проще. Однако потом масштабы этого явления стали пугать тех, кто ещё пытался как-то думать о будущем. Сокращение рождаемости оказалось таким, что встал вопрос простого воспроизводства популяции. Демографический провал попытались закрыть путём автоматизации и виртуализации процесса выращивания и воспитания детей. Зачинать и рожать все ещё приходилось по старинке, но растить младенца уже было необязательно. Общественные автоматизированные ясли требовали минимального вмешательства человека, а обучающие программы позволяли условно-приемлемо социализировать их на основе игровых моделей поведения. Однако население продолжало сокращаться – прежняя политика «разумной оптимизации численности» имела большую психологическую инерцию, связанную, в том числе, и с преобладанием виртуальных отношений над реальными. Имитировать физиологическую часть процесса несложно, а дополненная реальность прекрасно идеализирует любого партнёра. В результате, население предпочитало виртуальный секс, а рожать не особо стремилось, – даже без обязательств по выращиванию потомства. А когда выросли первые «инкубаторские» поколения, выяснилось, что качество «человеческого материала» выходит крайне невысокое. Из «искусственников» получались социофобы, не готовые к жизни вне виртуала. Если естественно выросшие граждане ещё были способны на какую-то реальную деятельность, пусть и на фоне постоянного подключения, то эти проводили свою жизнь, не вставая с ложемента, а уж воспроизводиться в следующем поколении не собирались вовсе.

В этот момент выявилась и вторая проблема: новый социум оказался полностью беспомощным перед любым природным или технологическим форсмажором. Поддержание функционирования – да, текущий ремонт – да, но, если землетрясение разрушит пищевую фабрику или пожар повредит инфраструктуру города – создать это заново уже никак. Некому и не из чего. Постепенная промышленная деградация и потеря технического образования привели к невоспроизводимости собственных технологий. Сокращение населения привело к сжатию поля потребностей, строить новое было не нужно, производства останавливались, выходили из строя, не возобновлялись и в какой-то момент этот процесс стал необратим.

Криспи внимательно слушала. Рассказ Андрея напомнил, что она изучала историю йири. Изучала, чтобы прийти и спасти их заблудившийся в виртуале социум. Но не смогла и только сделала хуже… Или не сделала? Или не она? Все как будто в серо-зелёном тумане.

Глава 26. Зелёный

Одну из декоративных площадок этого большого и некогда дизайнерски-ухоженного участка варварски превратили в походный бивак троглодитов. Посередине горел большой костёр, рядом с которым расположились четыре человека. Одного из них я уже видел – тот самый эталонный наёмник с рекламного плаката. Остальные выглядели проще, но куда более кровожадно – уже потому, что здорово перепачкались, разделывая здесь же, на выложенной красивой мозаичной плиткой дорожке, небольшого оленя. К костру были подтащены лёгкие садовые скамейки из витого прутьями золотистого металла, рядом располагался грубый самодельный мангал, вырубленный из корпуса какого-то прибора.

Один из присутствующих, бородатый квадратный мужик лет сорока в старом выцветшем камуфляже, перекладывал туда недогоревшие угли из костра, оперируя изящным каминным совочком. Ещё один, маленький и чернявый, в кожаной жилетке, татуированный по всем видимым поверхностям – чисто Los Zetas, – отрезал от туши куски весьма опасным на вид ножом, подавая их третьему, который тоже орудовал немаленьким свинорезом, разрезая их на кусочки поменьше и насаживая на какие-то монструозные шампуры. Этот был и вовсе негр баскетбольных пропорций. Разгрузка на голое тело, длиннющие ноги в