Почему хорошие люди совершают плохие поступки. Понимание темных сторон нашей души - Джеймс Холлис

Во всех трех паттернах – повторении, компенсации, бессознательном излечении – человек остается узником прошлого. И пока он не справится с ними, так и будет оставаться в путах того, от чего хочет освободиться. Порой к нам по мере нашего созревания приходит и определенная мудрость. Мы узнаем, что не ограничены одной лишь нашей историей, ни тем, что происходило с нами, со всем тем, что было интернализировано как Weltanschauung[143]. Мы – это наши устремления. Мы – то, что хочет войти в мир через нас, воля богов. Мы – более, чем уготованное судьбой стечение обстоятельств, но лишь в том случае, если привнесем их в сознание и сможем побороться за то, чтобы освободиться и вырваться за пределы этих бескрайних теневых просторов.

Наконец, дело вовсе не в «маме» и «папе» – это только метафоры наших первичных сигналов о себе и о мире. Тень пойдет по пятам даже самых чутких родителей, поскольку все наши поступки, весь наш образ жизни, какие-то обрывки энергии, нерешенные задачи жизни остаются ребенку для зачистки. Так что речь совсем не о них. Речь о нас, о тех посланиях, под которыми стоит наша подпись, знаем мы это или нет. Волей-неволей нам придется признаться себе, что прошлое упорно цепляется за нас. (По замечанию Уильяма Фолкнера, прошлое не мертво, оно даже не прошлое.) Наши предки были склонны верить в духов. Они не ошибались. Как известно всякому, кто проработал мощный родительский комплекс, даже смерть не бывает концом жизни. В разнообразных ликах и личинах повседневной жизни порой проскальзывают перед нами и снова исчезают разнообразные сущности, сумевшие зацепиться за наше прошлое. И если не удается разглядеть под поверхностью их призрачные саваны, значит, они и дальше сохраняют за собой решающий голос в нашем парламенте решений и поступков, потому-то мы и продолжаем жить в доме с привидениями. Однако… еще проблематичней, чем эти призраки прошлого, может оказаться то бремя, которого требует от нас подобная сознательность. Как однажды заметил Юнг, «люди боятся не столько духов, сколько сознательности в отношении самих себя»[144].

7. В каком направлении вы отказываетесь расти? Ждете, чтобы закоренелые жизненные проблемы моментально решились для вас по мановению волшебной палочки, ожидаете помощи извне или появления кого-то, кто «все возьмет на себя» в вашей жизни? Где тот гуру, который облегчит для вас выбор?

Одна моя коллега как-то заметила, что обычно в течение первого часа с клиентами может сказать, сложится ли у них работа, представляют ли они собой, по ее словам, «больших детей или маленьких детей». Как нам уже известно, все мы – выздоравливающие дети, которым порой случается путаться в больших телах, больших ролях, больших последствиях. Различны только наша сила, наша жизнестойкость, наше желание добиваться своего. Жизнь приводит нас в этот мир снаряженными в путешествие. Разумеется, наше изначальное социальное и семейное окружение может поддерживать или затруднять это путешествие, но в каждом из нас есть сила, стремящаяся двигаться через нас к своему воплощению в мире. В конце своих мемуаров «Воспоминания, сновидения, размышления» Юнг отказывается от всяких масштабных выводов о жизни и смерти и даже о психологии. Впрочем, он признает: «Несмотря на все неоднозначности, я чувствую некую прочную основу, на которой зиждется всякое существование и непрерывность в моем образе бытия»[145]. Помимо сдержанности, о которой свидетельствует такое утверждение, здесь проявилось глубокое осознание того, как наши жизни поддерживаются некоей трансперсональной силой, имя и образ которой меняется. Больше того, при трезвом, вдумчивом прочтении нашей истории все более начинает приоткрываться перед нами ее энтелехия, даже в моментах нашего противостояния судьбе. Даже наши симптомы, как мы уже видели, оказываются проявлениями этой жизненной силы, этой психе, которая своим беспокойством предупреждает нас всякий раз, когда нам случается сбиться с пути целостности на путь адаптации.

Наследие этого ограниченного состояния, нашей уязвимости перед миром ведет всех нас к ослабляющим психологиям. Порой, если не всегда, трудно представить, что мы как-то отличаемся от своих адаптивных ролей. Наше обязательное засвидетельствование и интернализация социальных парадигм словно бы обращаются к нам с такими словами: «Вот как обстоят дела с тем, кто ты есть, что тебе следует делать и чем дорожить». Вынужденное подчинение этим парадигмам ведет к самоотчуждению и стремится оборвать, возможно, даже навсегда ту связь, которая была у нас некогда с внутренней системой руководства, проявляющейся в нашей инстинктивной жизни. Наша Тень, таким образом, накапливается через имплицитные наставления, согласно которым:

1) мы не можем противостоять нашему умалению;

2) мы должны в своем бессильном состоянии искать помощи у других; 3) мы можем найти кого-то с готовыми ответами на все случаи жизни; 4) чудесные решения могут прийти к нам в группах психологической самопомощи, от странствующих гуру или же обманчивых соблазнов поп-культуры. Не удивительно, что кипучие массы, рукоплещущие диктаторам, или податливая аудитория телеевангелистов – все они покачиваются в такт чарам соблазнительной риторики. Эти сладкопевцы, обращаясь к ребенку в каждом из нас, говорят ему то, чего он больше всего хочет услышать: что взрослеть необязательно, что все в жизни может перемениться к лучшему; главное – довериться тому, кто лучше нас знает, что нужно делать[146].

Что можно сказать наверняка о наших корневых комплексах: они дают нам четкие приказы на марш и обладают таким достоинством, как привычность и однозначность. Не сумев принять их вызов, послужить воле богов, тому, ради чего нам и пришлось воплотиться в этом мире, мы можем и дальше обвинять бывших супругов, валить все на наших родителей или найти упрощенческую идеологию, которая даст ответы на все вопросы. Испуганный фундаменталист в нас с радостью ухватится за тоталитарные решения – и все ради того, чтобы справиться с экзистенциальной тревогой, порождаемой выбором. Сартр однажды заметил, что мы «приговорены быть свободными», и все же мы выискиваем всевозможные пути для бегства от этой свободы. Вспомним также и высказывание Камю, которое уже цитировалось выше, что мир имеет смысл именно потому, что он абсурден. Его слова нужно понимать так, что осмысленность мира, если он «наделен смыслом», будет означать, что это сделано кем-то, что миру придан чей-то еще смысл. Если же он абсурден, тогда смысл этот предстоит искать и найти или сконструировать, если возникнет необходимость, с течением времени разглядев, что лучше всего служит глубочайшей сути нашего существования.