Чингисхан. Повелители стрел - Конн Иггульден

Чингис нахмурился, представив себе эту картину.

— Ты хочешь, чтобы все были равны?

Чен И пожал плечами. Его мысли путались от выпитого. Не отдавая себе отчета, он заговорил на родном языке:

— Я не глупец: понимаю, что император и его родные не подчиняются законам. Все законы исходят от него самого и его войска. Правила писаны для простых смертных, а не для императора. Но все остальные, тысячи прихлебателей, которые кормятся из императорских рук, — почему они считают, что могут безнаказанно убивать и грабить?

Он допил вино, пока Хо Са переводил, кивая, словно соглашаясь со словами коротышки.

Чингис потянулся, разминая затекшую спину, и впервые пожалел, что рядом нет Тэмуге. Уж он бы поспорил с Ченом И! Чингис явился к цзиньцу, чтобы поговорить с ним и понять странную породу людей, живущих в городах. Но от беседы с Ченом И у него голова пошла кругом.

— Когда мой воин хочет жениться, — сказал Чингис, — он находит врага, убивает его и забирает его скот и другое имущество. Затем отдает лошадей и баранов отцу девушки. Разве это воровство и убийство? Если я запрещу воинам так поступать, они потеряют силу.

Хан уже слегка опьянел, стал благодушен и еще раз наполнил три чаши вином.

— А воин может отобрать все у своих соплеменников? — спросил Чен И.

— Нет. Иначе он станет изгоем, недостойным даже презрения, — ответил Чингис, уже понимая, к чему клонит коротышка.

— А какое племя сейчас твое? После того, как ты их объединил? — поинтересовался Чен И, подавшись вперед. — И что ты станешь делать, когда завоюешь все цзиньские земли?

У Чингиса закружилась голова. Он действительно запретил своим воинам угонять скот друг у друга и велел им дарить семье невесты лошадей и овец из собственных стад. Правда, пока непонятно было, долго ли продержится этот запрет. Чен И предлагал пойти еще дальше и распространить приказы хана по всей огромной Цзиньской империи.

— Я подумаю, — ответил Чингис слегка заплетающимся языком. — Дело слишком серьезное, так сразу не решишь. — Он улыбнулся и продолжил: — Тем более что цзиньский император пока цел и невредим в своей столице, а мое войско — в самом начале пути. Может, к следующему году от меня останутся только кости.

— Или ты уничтожишь вельмож вместе с их крепостями и городами, — добавил Чен И. — Тогда можно будет все изменить. Ты весьма дальновидный человек. Я понял это, когда твое войско пощадило Баотоу.

Чингис покачал головой и посмотрел на хозяина дома затуманенным взглядом.

— Мое слово крепче железа, что бы ни случилось. Но если бы не уцелел Баотоу, я бы пощадил какой-нибудь другой город.

— Объясни: почему? — потребовал Чен И.

Взгляд хана стал жестким.

— Города не покорятся, не получив выгоды. — Хан поднял кулак. Чен И как зачарованный смотрел на него. — Пойми, я угрожаю им кровопролитием и жестокой смертью. Что может быть страшнее? Когда мы ставим красный шатер, жители города понимают, что все мужчины будут убиты. Черный шатер означает, что пощады не будет никому. — Хан снова покачал головой. — Предложи я им только смерть — и они будут сражаться до последнего человека. У них не останется выбора.

Он стукнул кулаком по столу и взял чашу, которую дрожащими руками наполнил Чен И.

— Если я пощажу хотя бы один город, по стране пойдет слух, что жителям вовсе не обязательно сражаться. Они могут сдать город без боя, как только увидят белый шатер. Поэтому я пощадил Баотоу. Поэтому ты еще жив.

Чингис вдруг вспомнил, что есть еще одна причина, по которой он хотел встретиться с коротышкой. Ум Чингиса, казалось, утратил привычную остроту и ясность, и хан пожалел, что выпил слишком много.

— У вас в городе есть карты? Карты восточных земель Цзинь?

Чен И вдруг застыл, потрясенный. Внезапно он понял, что перед ним великий завоеватель, которого не остановят ни слабовольные вельможи, ни их войска, погрязшие в пороках. Коротышка вздрогнул, представив будущее, объятое пламенем.

— В городе есть библиотека, — слегка запинаясь, произнес он. — Таких, как я, туда не допускали. Полагаю, воины не успели ее уничтожить перед отступлением.

— Мне нужны карты, — сказал Чингис. — Ты поможешь их найти? Поможешь мне уничтожить твоего императора?

Чен И пил наравне с ханом, его мысли затуманились и беспорядочно кружились. Он вспомнил о своем сыне, повешенном по приказу вельможи, который не удостоил бы и взглядом человека низкого происхождения. «Пусть мир изменится, — подумал коротышка. — Пусть они все сгорят».

— Он не мой император. Все в этом городе — твое, повелитель. Я сделаю, что смогу. Если тебе нужны писцы, чтобы записать новые законы, я пришлю их.

Чингис пьяно кивнул.

— Ох уж это письмо! Оно ловит слова, — мрачно заметил хан.

— Только помогает им обрести плоть и сохраниться на долгие годы.

На следующее утро Чингис проснулся с жуткой головной болью и целый день провел в юрте. Выходил он исключительно опустошить разбушевавшийся желудок. Хан не слишком хорошо помнил, что было после шестой бутылки вина. Впрочем, слова Чена И постепенно всплывали в памяти, и позже он обсудил их с Хачиуном и Тэмуге. До сих пор его народ подчинялся лишь закону хана, и это означало, что только один-единственный человек имеет право вершить суд. В сложившихся обстоятельствах Чингис должен был бы проводить все дни напролет, разрешая споры и наказывая виновных, чего ему совсем не хотелось. Однако возвращать власть мелким ханам он тоже не желал, понимая, что они могут выйти из повиновения.

Наконец Чингис отдал приказ трогаться с места. Воинам было странно покидать город, не видя за собой пламени пожарищ. Чен И снабдил монголов картами цзиньских земель, куда более подробными, чем все, которые им попадались раньше. Сам Чен И остался в Баотоу, зато Лян согласился сопровождать Чингиса в Яньцзин. Похоже, каменщик рассматривал крепостные стены императорской столицы как вызов, брошенный его смекалке, потому и предложил хану свои услуги, прежде чем тот успел что-либо сказать. Пока Ляна не было, сын прекрасно справлялся с его работой, и Чингис втайне подозревал, что каменщику приятнее присоединиться к войску завоевателей, чем отойти от дел и тихо сидеть дома.

Великое монгольское нашествие на Цзинь продолжалось, кибитки и повозки медленно двигались вперед в окружении десятков тысяч всадников, ждущих любой возможности заработать одобрение командиров. Чингис разрешил отправить гонцов из Баотоу в другие города на пути к горам на западе от Яньцзин, и это решение сразу принесло плоды. Императорские воины ушли из Хух-Хото; оставшись без поддержки, жители сдали город без единого выстрела, а затем отправили Чингису две тысячи юношей — обучаться искусству осады городов и владения пикой. Чен И первым послал к монголам лучших молодых людей Баотоу для пополнения войска. У цзиньцев не было лошадей, Чингис определил их к Арслану в пехоту, и они безропотно подчинились.