Пентаграмма - Ю Несбе

— Был?

— Он оставил над дверью пентаграмму. Парень, который здесь живет, — некто Мариус Веланн — исчез. Здешние жильцы не видели его уже несколько недель, на двери написано, что он уехал.

— Хм… А может, он действительно уехал?

Харри заметил, что Беата начинает перенимать его манеру разговора.

— Вряд ли, — сказал он. — Его большой палец остался в комнате. В забальзамированном состоянии.

На том конце повисло молчание.

— Я позвонил вашим в экспертизу. Они уже едут.

— Как же так? — спросила Беата. — Разве вы не контролировали все здание?

— Сегодня — да. Но это случилось дней двадцать назад.

— Откуда ты знаешь?

— Нашел телефон его родителей и позвонил. Им пришло письмо, что он собирается в Марокко. Отец говорит, что Мариус впервые прислал им письмо, обычно он звонит. По почтовому штемпелю и определили.

— Двадцать дней… — прошептала Беата.

— Да. То есть как раз за пять дней до первого убийства — Камиллы Луен. — Он услышал, как тяжело Беата дышит в трубку. — До того убийства, которое мы до сих пор считали первым.

— О господи…

— Это еще не все. Мы собрали жильцов и спросили, не запомнилось ли им что-нибудь с того дня. Девушка из триста третьей сказала, что помнит, как в тот вечер загорала на газоне перед общагой, а по дороге обратно встретила велокурьера. Запомнила она его потому, что велокурьеры сюда заезжают нечасто, а когда пару недель спустя газеты стали писать о маньяке, в общежитии даже хохмили на этот счет.

— Получается, он перехитрил нас с последовательностью.

— Нет, — ответил Харри. — Просто я олух. Помнишь, я говорил, что отрезанные пальцы являются частью кода, но не мог понять, отчего он начал с указательного? Все оказалось проще некуда. Большой палец, первый на левой руке, отрезан у первой жертвы. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Камилла Луен была второй жертвой.

— Хм…

«Может, хватит передразнивать, а?» — подумал Харри.

— И теперь не хватает только пятой части кода, — сделала вывод Беата. — Мизинца.

— Понимаешь, что это значит? Его мать рядом с тобой?

— Да. Харри, скажи мне, что он хочет сделать?

— Не знаю.

— Я понимаю, что не знаешь, но все равно скажи.

Харри задумался:

— Попробую… Сильным мотивом многих серийных убийц было осознание собственной ущербности. Поскольку осталось последнее убийство — пятое, итоговое, велика вероятность, что он уничтожит основную причину своей жестокости. Или себя. Или и то и другое. К его матери это не имеет никакого отношения. Скорее к нему самому. Так или иначе, выбор места преступления логичен. — Беата молчала. — Ты там, Беата?

— Да. В детстве над ним издевались, ведь его отец — немец.

— Над кем издевались?

— Над тем, кто сюда направляется.

Снова пауза.

— А Волер почему сидит в коридоре один?

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что разумнее было бы схватить его вместе, а не держать тебя на кухне.

— Возможно, — ответила Беата. — У меня мало опыта в оперативной работе. Он, наверное, знает что делает.

— Это да, — подтвердил Харри.

В его голове возникла мысль, которую он старательно пытался отогнать.

— Что-то не так, Харри?

— Хм, — ответил он. — Курить хочется.

Харри положил мобильный телефон в карман пиджака и откинулся на спинку дивана. Может, эксперты его за это и отругают, но вряд ли этим он испортит какой-нибудь вещдок. Очевидно, что и на этот раз преступник основательно прибрался. Харри даже почувствовал слабый запах зеленого мыла, когда нагнулся низко к полу, чтобы рассмотреть маленькие черные комочки, намертво втертые в линолеум.

В двери показалось лицо.

— Бьёрн Холм. Экспертиза.

— Хорошо, — сказал Харри. — Закурить не будет?

Он встал и отошел к окну, а Холм и его товарищ приступили к работе. Заходящее солнце, словно позолотой, покрывало косыми лучами дома, улицы и деревья в Кампене и Тёйене. Есть ли на свете город красивее, чем Осло в такие часы? Наверное, есть, и не один, но Харри о них не знал.

Он еще раз посмотрел на палец на книжной полке. Преступник окунул его в краску и приклеил к полке. Скорее всего и клей, и краску он принес с собой. Во всяком случае, в столе не было ни того ни другого.

— Можете проверить, что это за пятна? — спросил Харри, указывая на пол.

— Обязательно проверим, — отозвался Холм.

У Харри кружилась голова. Он выкурил восемь сигарет кряду. Пить от этого хотелось меньше, но хотелось. Он смотрел на большой палец. Очевидно, преступник воспользовался кусачками. Краска, клей, молоток и какой-то резец — чтобы выбить пентаграмму над дверью. Да тут у него был целый набор инструментов.

Пентаграмма и палец. Тогда зачем клей?

— Похоже на расплавленную резину, — сообщил Холм, сидя на корточках.

— Как ее плавят? — спросил Харри.

— Ну… можно поджечь или пройтись утюгом. Можно сварочным пистолетом.

— Для чего ее используют?

Холм пожал плечами.

— Для вулканизации автомобильных шин, например, — ответил его коллега. — Можно что-нибудь заклеить. Или для герметизации. Вроде того.

— А в этом случае?

— Вот уж не знаю. Извиняйте.

— Спасибо.

Большой палец указывал на потолок. Лучше бы он указывал на то, как разгадать код, подумал Харри. А кода не могло не быть. Преступник водил их, словно бессловесную скотину, за кольцо в носу. А раз был код, было и решение. Причем довольно простое, если он рассчитывал на смышленую скотину примерно своего уровня.

Он смотрел на палец. Вверх. Все о'кей. Все отлично. Все ясно.

Вечерний свет заливал комнату.

Харри курил, глубоко затягиваясь, чувствуя, как никотин поднимается по сосудам из легких в тесные капилляры и дальше, дальше — отравляя, убивая, разъясняя… Черт!

Харри тяжело закашлялся.

Палец — в потолок. Комната четыреста шесть. Чердак над четвертым этажом. Ну конечно! Скотина я бессмысленная!

Харри повернул ключ, открыл дверь, нащупал на стене выключатель и перешагнул порог. В чердачном помещении не было окон, но оно оказалось просторным, и ходить можно было в полный рост. Вдоль стен рядами выстроились пронумерованные контейнеры, за проволочной сеткой штабелями лежали предметы, которые уже стыдно было назвать собственностью, но до мусора они еще не дотягивали. Дырявые матрацы, плачевного вида стулья, картонные коробки с одеждой и электрический ширпотреб, выбрасывать который было жалко, потому как еще работал.