Чего стоит Париж? - Владимир Свержин

Увлеченный беседой, я едва не пропустил речушку – один из притоков Марны. Солнце уже стояло высоко, и, пожалуй, стоило остановиться, чтобы дать передохнуть лошадям нашей упряжки. Да и нам следовало перекусить и переждать в тени полуденный жар. Бедняжка Конфьянс, изрядно вымотанная событиями прошедшей ночи, похоже, только сейчас осознала отсутствие рядом некоторой части «сопровождающих» и не замедлила поинтересоваться их судьбой. Услышав, что Мано умчался за войсками в Мезьер, она печально вздохнула и впала в меланхоличную задумчивость. Так что, по-моему, дальнейшие мои слова о причинах отсутствия Лиса пролетели мимо ее слуха. Она кивнула невпопад и, повинуясь зову мамаши Жози, приглашающему нас отобедать, чем Бог послал, молча направилась к импровизированному столу. Повеселевший от сытной трапезы брат Адриэн на время оставил неизменное богословие и теперь, дирижируя в такт словам полуобглоданной костью, всласть разглагольствовал о знаменитом на всю Францию «винном петухе» и угрях в аквитанском вине с черносливом и шоколадом. Уж и не знаю, можно ли было причислить наш скромный завтрак к чревоугодию, но то, что, слушая кулинарные повествования благочестивого спутника, мы в помыслах своих невольно впадали в этот грех, казалось несомненным.

Конфьянс была молчалива. Жозефина, со всем жаром принявшая на себя заботу и попечение над молодой аристократкой, пыталась было отогнать мрачные мысли девушки, но, убедившись в бесполезности этой затеки, подключилась к монологу смиренного клирика, настаивая, что лучшим вином для приготовления молодого петушка является «пино-де-шарант».

Я слушал их спор вполуха. Еще в самом начале «пикника» в голове возник голос Лиса, настойчиво требующего к себе внимания, а вслед за тем и картинка, наблюдаемая в этот момент его глазами. Рейнар стоял перед часовенкой позднеготического стиля. Судя по торчащим из стен молодым порослям березы, это заброшенное строение уже давно перестало служить местом общения с Господом. Война ли послужила причиной такого запустения, или же просто пожар, следы которого виднелись на полуобглоданном скелете устремленного ввысь конического купола, но хроническая обезлюденность церквушки не вызывала сомнений.

– «Капитан, шо ты скажешь за эту монументальную руину?» – радуясь непонятно чему, проговорил д'Орбиньяк.

– «Должно быть, когда-то была красивая часовня. А сейчас печально наблюдать такую картину».

– «Душераздирающее зрелище», – согласился Лис. – «То, шо доктор прописал. Эх, жаль, нет рядом брата Адриэна. А то б ему как раз по случаю продемонстрировал, как изготавливаются чудеса. Токо бы ненароком не убиться. Ночью-то темно будет. Надо загодя хвороста для костерка подготовить».

Он направился в церковь и, оценив наметанным глазом степень разрушения, сноровисто начал карабкаться вверх, тщательно ощупывая каменные зацепки, балки перекрытий и бормоча себе под нос малопристойные поминания местной пожарной службе и обществу охраны памятников. Еще несколько минут, и он уже был на крыше. Высокие деревья, выросшие на территории старого церковного подворья за последние лет сорок, протягивали свои ветви к каменному остову часовни, едва не касаясь ее стен и переплета крыши.

– «Так, один тросик закрепим здесь. Другой…» – Рейнар оценивающим взглядом ощупал ближайшие толстые ветви, – «закинем вон туда. Тут, пожалуй, веревочку придется подвязать сверху к ветке, чтобы ее с земли не видно было. М-да, таки надо будет здесь кое-шо доделать. Природа, блин, потрудиться не пожелала. Давно я не играл в Маугли. Капитан, кстати, ты, часом, не знаешь, почему люди не летают, как птицы?»

– «Нет», – не вдаваясь в пространные объяснения, ответил я.

– «Вот и я не знаю. Когда-то в школе ответил, шо это ж шо ж будет, ежели, не дай бог, такая птичка решит кому-нибудь на голову гадить. Так мне за это двойку влепили. С тех пор бьюсь – не могу найти ответа. Думал, может, ты знаешь. Ладно, не буду тебя отвлекать от еды. Ничего не попишешь, придется потрудиться над усовершенствованием мирового несовершенства…»

– …А вот, скажем, – взять сладкую шарантскую дыню, заполненную ее же мякотью, смешанной с очищенной клубникой и виноградом, да залить молодым «пино»! – вдохновенно вещал брат Адриэн. – Попробуйте ее охлажденной в жаркий день – вы пальчики оближете!

– А желе из черной смородины на кларете! – в тон ему отвечала Жозефина. – А клубника в выдержанном красном вине! А фруктовый салат в мускате! Разве они хуже?!

– Скажите, мессир! – внезапно выходя из молчаливой задумчивости, обратилась ко мне Конфьянс. – Дорога на Мезьер очень опасна?

Каскад гастрономических изысков, обрушивавшийся на наши головы последние четверть часа, немедля стих.

– Ну что вы, мадемуазель! – стараясь придать лицу выражение беззаботности, улыбнулся я. – Путь наезженный. У Мано прекрасный конь, сам он – превосходный боец. У него достаточно денег, чтобы ни в чем не нуждаться в эти несколько дней.

– Значит, очень опасна, – не сводя с меня гипнотического взгляда своих неповторимых глаз, почта прошептала Конфьянс. – Иначе бы вы не стали мне так беспардонно врать.

Не можешь убедить – запутай.

Гарри Трумэн

Мы вновь двинулись в путь. Возок немилосердно трясло на ухабах и рытвинах, составлявших большую часть дороги. Брат Адриэн, видя беспомощность нашего величества в управлении конной упряжкой, любезно предложил сменить меня на кучерском месте. И теперь, к великой своей радости, я сопровождал экипаж верхом.

– «Эй, королек, ты там еще без меня не заскучал?» – радостно возвестил о себе данный мне Богом и начальством напарник.

– «Рейнар, что случилось?» – досадливо осведомился я, прерывая очередные размышления над загадкой Нострадамуса. Мне как раз представилось, что посохом рыбы тот вполне мог назвать ее собственный хребет. Теперь оставалось сообразить, что могла дать подобная версия.

– «Я взываю к тебе, как к тонкому… Нет, это наглая ложь. Как в меру упитанному ценителю прекрасного. Я хочу, чтобы ты воочию полюбовался свежим шедевром моего производства. Шедевром, который, на мой взгляд, можно было бы загнать в какой-нибудь центровой музей современного искусства».

– «Погоди», – напрягся я. – «„Загнать“, кажется, означает продать?»

Коммерческие сделки моего друга почему-то всегда внушали мне опасения.

– «Величество! Тю на вас три раза! Шо за пошлый суржик, шо за блатная музыка в таких благородных устах? Типа в натуре! Срок мотал, миской брился… Загнать означает загнать».

Он дал изображение, и от неожиданности я громко икнул. Просто неприлично громко. Но было от чего! Кобыла Рейнара стояла в каком-то давным-давно заброшенном каменном строении, вероятно, сарае, со съехавшей набок крышей и полом, едва проглядывавшим сквозь густую траву, много лет тому назад нашедшую себе путь сквозь его тесаные камни.

Но все это была ерунда, оправа к тому редкостному зрелищу, которое так старательно подготовил Лис. На задних ногах животного красовались высокие ботфорты со шпорами, из которых торчали съехавшие, но вполне опознаваемые штанины ландскнехтских шаровар, разодранных пополам. На передних копытах красовались краги и рукава от все того же многострадального наряда, купленного по случаю в Жизоре. Под конским брюхом, где обычно находились подпруги седла, сейчас понуро свисал обрывок кожаной перевязи с пустыми шпажными ножнами. Увенчивал все это великолепие шишак с изрядно ободранным плюмажем, косо прилепленный к гривастой голове.