Тварь 1. Графские развалины - Виктор Точинов

– Ты злой и завистливый, Кравцов, – сказала тогда Ала. – А Петербург? А флот?

– Не я злой – ты малоинформированная, – парировал Кравцов. – Почитай любой источник о Петербурге петровской поры. Убожество, тонущее в грязи. Мазанковые дворцы с позолоченными крышами… Потемкинская деревня, отгроханная задолго до Потемкина, чтобы пустить пыль в глаза Европе… Петербург, который мы знаем и любим, созидали Елизавета, Екатерина, Александр и Николай… Триста лет засыпают болото, выбранное Петром для столицы – и не могут засыпать, вспомни плывун, прорвавшийся в метро. А флот… Флот пережил своего создателя лишь на несколько лет. Сгнил. Потому что корабли так не строят: наспех, тяп-ляп, из сырого дерева… Один пример: Петру оч-чень хотелось иметь стопушечные корабли – совсем как в Европе. Но настоящий трехпалубный линейный корабль – а на меньшем столько орудий не поставить – по Маркизовой луже плавать не мог. Мелко. Но царь приказал: построить! Корабельные мастера – под козырек. Им это выгодно – за каждую пушку введенного в строй корабля Петр выплачивал главному корабельному мастеру по три рубля серебром. Ну построили. Небольшой, но почти стопушечный – все как у взрослых. Нарубили в бортах крошечные орудийные порты, поставили крошечные пушки-пятифунтовки. И то до сотни не дотянули – больше девяноста никак впихнуть не удалось. Назвали кораблик «Старый дуб», потому как строить предполагали из казанского дуба. Но заготовленные дубовые бревна светлейший князь Меншиков толкнул куда-то налево – построили «Дуб» из сырой сосны. Так и сгнил, ничем не прославившись. А ты говоришь: флот!

…Толстоватый «основатель Петербурга» попытался было заплетающимся языком процитировать что-то из Пушкина – замолчал вдруг на полуслове и мягко оплыл на газон.

– Да-а, не дуб – сырая сосна, – сочувственно сказала Ада, когда царя-реформатора потащили иод локотки освежиться. И вновь отдалась на волю людского течения – как усталый пловец, сберегающий силы.

…Замки на двери, деревянной лишь казавшейся, она открывала долго, пустив в ход три ключа и пластинку из ферромагнетика с записанным кодом, – покойный отец, после которого осталась эта преграда, отличался предусмотрительностью и осторожностью. Сразу внутрь не вошла – постояла у приоткрытой двери, внимательно прислушиваясь и даже принюхиваясь. После некоторых имевших место событий Аделина, приходя домой, готовилась к любым сюрпризам…

Ничего.

Мертвая тишина.

Застоявшийся воздух квартиры, где давно никто не жил.

Она шагнула внутрь. Не раздеваясь, заглянула на кухню. Прошлась по комнатам, избегая дальнюю, запертую… Никаких изменений. Все по-прежнему.

Надо было делать то, для чего она и пришла. Но Аделина медлила, молча и неподвижно стояла в прихожей. Потом, вздохнув, стала отпирать дальнюю дверь.

Что же я такое сделала, что она так рассверкалась? – тоскливо подумала Ада при виде лежавшего на полу предмета.

На полу лежал пятиугольник – размерами и формой напоминающий тот, что сколотил Гном на Кошачьем острове. Единственным отличием стал материал – литая бронза. Пентагонон ярко сверкая, словно недавно и тщательно начищенный. Сверкал даже в скудном свете, падавшем из прихожей – шторы в комнатке были плотно задернуты. Три дня назад, когда Аделина приходила сюда в последний раз, бронза казалась значительно темнее.

Раздумывать о причинах странного явления не стоило. Да и не таким уж странным оно и было – на фоне некоторых прочих свойств сего предмета.

Аделина торопливо достала коробку со свечами, выставила пять длинных и тонких – на углы пентагонона. Свечи выглядели неустойчивыми, но вставали на абсолютно гладкую поверхность плотно, не пошатнувшись. Как будто тут же приклеивались. Затем она поставила восемь свечей поменьше на стороны – по три на две смежные, по одной – на две соседствующих с ними. Пятая сторона осталась пустой.

Ада чиркнула длинной каминной спичкой, поочередно – против часовой стрелки – зажгла свечи. Фитили вспыхивали мгновенно.

– На, жри… – произнесла она с ненавистью, но очень, очень тихо.

Затем вышла, ничуть не опасаясь возможного пожара. Знала – такого никогда не случится. Щелкнули замки на двери комнаты, чуть позже – на входной.

Пламя свечей колебалось и отклонялось, словно под действием ветра. Но ни ветра, ни даже легкого сквозняка в запертой комнате не ощущалось. Казалось, трепещущие язычки тянутся к геометрическому центру пентагонона.

Свечи были из черного воска.

Славик Зарубин. Весна 1994 года

Увидев впервые эту штуку, Славик расхохотался.

Смех вызвала, собственно, не она, а согнувшийся под ее тяжестью Зигхаль. Вид у того был действительно на редкость комичный: за спиной рюкзак, в длинных, обезьяньих руках две кошелки; а на шее надето оно – металлический предмет пятиугольной формы и непонятного назначения.

Штуковина была большая (свисая с загривка владельца, она нижним краем била его при каждом шаге по голеням) и, судя по всему, тяжелая – лицо и шея сгорбившегося Зигхаля приобрели багрово-красный оттенок, он пошатывался и даже постанывал от натуги. Впрочем, этот индивид здоровым цветом лица и твердостью походки никогда не отличался.

Славик, стоя в дверях своего вагончика, еще смеялся, когда подошедший угнетенный труженик вскинул руку со звякнувшей кошелкой и замученно прохрипел обычное свое приветствие: «Зиг хайль!» Резкое движение нарушило хрупкое равновесие неустойчивой системы «Зигхаль – неизвестная фигулина» – инерция повела в сторону, накренила, Зигхаль нелепо взмахнул другой кошелкой и с трудом удержался на ногах.

– Зиг ха-ха-хайль! – откликнулся Славик, еще больше развеселившийся от такого бесплатного цирка. Он отступил в глубь вагончика; Зигхаль с ношей протиснулся боком и грохнул хреновину (судя по оттенку – бронзовую) на загаженный пол.

– О-о-ух! Едва допер это гуано…

Зигхаля по виду часто принимали за бомжа. Зря – в кармане у него имелся засаленный паспорт, а в паспорте штамп о прописке; имелась и однокомнатная квартира в близлежащей хрущовке (как подозревал Славик, совершенно пустая и изрядно загаженная). Зигхаля можно было бы назвать бичом, что некоторыми расшифровывается как «бывший интеллигентный человек». Одним из атавизмов интеллигентности стала манера произносить некоторые ругательства в книжно-научном варианте, режущем слух русского человека: «гуано», «кондом», «педераст»…

– Что-то давно тебя не видно… – равнодушно начал разговор Славик, не глядя на весьма заинтриговавшую его штуковину. Такому только покажи интерес – сразу заявит, что принес не сдавать на вес, а продать как вещь … Хотя и на вес, если это действительно бронза, будет стоить немало…

– Ха! Я на той неделе опять контору учредил, во!

– И сколько заплатили?

– Сквалыги попались, сто тыщ всего… Правда, с обхождением – стакан перед подписанием, стакан после – культура, блин!