Полководцы Московского царства - Дмитрий Володихин

Такова красивая, можно сказать, романтичная версия. К сожалению, более вероятно другое: опалу правдоподобнее объяснить провалом большого дела, которое Воротынским было поручено. А важнее этого дела на Руси в ту пору ничего не существовало[230].

Летом 1562 года царь посетил Можайск, занимаясь военными приготовлениями, накапливая на западном рубеже силы для последующего сокрушительного удара. В то же время московские полки привычно вышли к Оке и сосредоточились в районе Серпухова. Во главе царских войск стоял Михаил Иванович — первый воевода Большого полка. Полком Правой руки командовал Александр Иванович Воротынский. Всего рать состояла из пяти полков. К ним присоединились удельные отряды князя Владимира Андреевича Старицкого. Солидные силы!

Так вот, в июле русскую оборону вновь попробовали на прочность татары. Крымский хан с войском в 15 тысяч всадников вышел на Мценск. 15 тысяч — совсем немного для набега самого хана. Атака крымцев была способом «отработать» деньги, присланные им из Литвы. Летописец говорит о Девлет-Гирее: «Приходил в невеликой силе… а раньше никогда «царь» не являлся [на русские земли] со столь малым собранием»[231]. Татарам удалось выжечь значительную часть мценских посадов, остальные же отбил храбрец местный воевода — князь Федор Иванович Татев-Хрипунов. Кстати, его дочь стала второй супругой Михаила Ивановича.

Узнав о том, что не все силы переведены на западный рубеж и у Серпухова стоят воеводы «со многими людьми», Девлет-Гирей, захватив добычу, решил отступить без большого сражения. Часть его людей отделилась от орды и попыталась «распустить войну» под Волховом и Белёвом. Тут их отряды были наголову разбиты карачевским воеводой Василием Бутурлиным. Ему удалось «полон отполонить». Но ядро армии крымцев безнаказанно уходило в степь с полоном, взятым у Мценска. Воротынский привел армию под Мценск и Девлет-Гирея уже не застал. Он организовал погоню, однако действовал слишком медлительно, и крымцы с полоном успели оторваться от преследования.

Михаил Иванович проштрафился не первый раз, причем опять допустил ту же оплошность, что и в 1544-м, и в 1559 годах. Он не особенно торопился догонять крымцев, отбивать у них пленников, захваченных на Руси. Он не успевал. А для стремительной войны на юге России это было серьезным пороком. Вся она состояла из молниеносных рейдов, засад, погонь и носила маневренный характер. «Кунктаторы» тут всегда оказывались проигрывающей стороной. Под Казанью, когда противник никуда не бежал, а с яростью оборонялся, Воротынский был хорош. А в ситуации игры маневров и контрманевров он не проявлял достаточной скорости действий. И в Москве могли заподозрить худшее: а не стало ли это «неуспевание» результатом договоренностей с крымским ханом? Давненько он не приходил под города, принадлежащие Воротынскому…

Подозрение, касающееся столь крупного человека, рискованно решать в его пользу.

Отсюда и наказание.

Не было ли оно слишком суровым?

Трудно сказать. Можно лишь повторить сказанное в другой главе: русская элита XVI столетия жила в почете и богатстве. Но в нужный момент она обязана была победить; победа все оправдывала, а поражение ставило вопрос: зачем такой человек нужен государю да и всему русскому обществу?

Воротынского не казнили, помня его прежние заслуги времен «казанского взятия». И это можно рассматривать как милостивое решение вопроса.

Простили полководца лишь в 1565 году. К тому времени уже существовало разделение страны на «опричнину» и «земщину». В опричнину царь забрал Новосиль из обширной конфискованной «вотчины» Воротынских…

Осенью 1565 года Михаил Иванович был назначен возглавлять земскую армию, вышедшую на южный рубеж, к Туле. Снятие опалы сопровождалось большим пожалованием со стороны Ивана IV. Князю Воротынскому дали боярский чин в Земской думе. Более того, ему вернули часть огромного «удела» — Одоев и Новосиль. Впоследствии Воротынский потерял эти города[232], но в 1572 году вернул себе Перемышль, а также получил от государя другие пожалования — в Поволжье. Царь «тасовал» земельные владения, входившие в бывшее удельное княжество Воротынских, он давал Михаилу Ивановичу то больше, то меньше, то опять больше, порой отписывал ему огромные области, никогда не входившие в состав родового княжения Воротынских, например Стародуб Ряполовский с окрестными землями. И сам Михаил Иванович уже никак не мог повлиять на размеры и конфигурацию земель, с которых получал доходы. Решала милость царская… или немилость. В 1562 году закончилась история самостоятельного Воротынского княжества — всё!., княжеский удел исчез. Вместо этого Воротынские получали от Ивана IV земли на правах вотчин, и никакие признаки автономии, никакие прерогативы удельных князей за ними не сохранились. Они оставались немыслимыми богачами, однако превратились в таких же «государевых служильцев» без каких-либо прав на политический суверенитет, что и вся остальная знать России.

Пребывание Воротынского на Белоозере не носило столь мучительного характера, как сидение в тюрьме, погубившее его отца в 1535 году. Михаила Ивановича сносно содержали, ни о каких «оковах» речь не шла. Но государева опала наносила урон чести рода. Она означала позор, утрату влияния и временную потерю состояния. Человек, испытывавший все прелести опалы на протяжении трех лет, мог выйти из тюрьмы озлобленным, с мыслями о мести государю или о переходе на сторону Литвы. Выпустив столь высокородную персону из «нятства», как тогда говорили, Иван IV рассчитывал в будущем на ее благодарность и, разумеется, верную службу. Пожалование боярского чина и назначение на пост главнокомандующего южнороссийской оборонительной армией стали дополнительным стимулом для примирения между царем и вельможей.

Политика ранней опричнины (1565–1567) обходилась без масштабных репрессий, ставших нормой позднее. До 1565 года Иван IV делил власть над страной с влиятельными родами высшей аристократии. Ему весьма затруднительно было задействовать какой-либо экономический, политический или военный ресурс, если те оказывали сплоченное сопротивление. Но вот из состава единой державы выделился «государев удел», где царь мог всевластно распоряжаться всем и всеми. Иными словами, у него появились ресурсы для оперативного использования. Прежде всего, опричное землевладение, которым обеспечивались служилые люди из опричного боевого корпуса. Этот корпус должен был стать ядром новой, легкоуправляемой армии, а также решающей силой в очередных военных кампаниях России. Заглядывая вперед можно сразу сказать: этого не произошло. Но на первых порах, надо полагать, Иван IV планировал направить развитие страны именно по такому пути. И масштабный террор в картину военно-политической реформы не вписывался[233]. Людей наиболее неугодных царь подверг смертной казни в первые же месяцы опричнины, но их было немного — всего пятеро. Среди них, правда, оказался весьма популярный военачальник, герой Казани князь Александр Борисович Горбатый-Шуйский. Освобождение Воротынского, такого же героя «казанского взятия», стало актом лавирования по отношению к служилой знати. Царь пока еще не шел на трагическое обострение конфликта с ней. Он показывал: кого-то жалую, а кого-то, не менее достойного, казню…