Тысяча и один день - Александр Громов

Они с тяжелой планеты? То-то и смотрю: выдержали жуткие перегрузки при единственном – но каком! – маневре их корабля в этом бою. Кстати, если корабль сейчас повторит маневр...

– Нет нужды. Враждебное воздействие извне прекращено.

Трудно из положения на карачках вскочить на ноги при трех «же» и, кажется, еще подпрыгнуть на месте от неожиданности, но мне это удается.

Померещилось или нет?

Небольшое округлое помещение освещается бледно-желтым светом. Мягкие на ощупь стены остаются темными, светится как будто сам воздух. И – никого. Где экипаж, для кого я пронес сквозь Вязкий мир смертоносные гостинцы? Я пришел убивать, слышите вы!

– Попытайся.

– Что-о?!

– Ты выразил желание помериться силами с экипажем. Такая возможность будет тебе предоставлена.

Ага, значит, со мною говорит сам корабль. Мало того, он управляется голосом и понимает интерлинг! Хотя чему я удивляюсь? Из года в год засорять эфир телепередачами – и воображать, что им о нас ничего не известно?

– Можно мыслями.

А смысл? Нет уж. Страшновато.

– Мудрое решение. Невербальное общение со мною чревато для новичка большими неприятностями.

Голос идет как бы отовсюду. Но эха нет.

Первоматерь Люси, а ведь я дышу без загубника! Воздухом в корабле можно дышать! Или... он понял, что мне нужно, а значит, действительно управляется мною?!

Вряд ли мне мерещится, что корабль подпустил немного иронии в свою интонацию. Скорее, так оно и есть:

– Возможно, тебе будет неприятно это узнать, но ты ошибаешься. Я не управляюсь ни тобой, ни кем-либо другим. Я управляю.

Так.

– Мною, ты хочешь сказать?

– Собой.

Уже легче.

– Ты готов?

– К чему?

Вместо ответа в одной из стен образуется ниша. Кажется, будто мощный насос втягивает плоть корабля в широченную трубу. Это уже не ниша – воронка. Спустя мгновение она превращается в сквозную дыру, ее края стремительно расходятся вширь, и вот уже два помещения, две внутренние полости корабля слились в одно. Низкое темное тело тяжело рысит на меня, я успеваю разглядеть шевелящиеся хелицеры на полушарии головы, сегменты толстого приплюснутого туловища и семенящие под ним короткие лапы. Помесь личинки гигантского жука с небывало проворной черепахой.

Убью.

Нож бесполезно скользит по шкуре твари. Какая там шкура – броня! Тяжелая лапа сбивает меня с ног, я впечатываюсь в стену. При трех «же» тварь проворнее меня. Я не успею ни вскочить, ни отползти – и мне конец. Оружие твари не потребуется – жвалы что кусачки.

Яйцо разрывной гранаты попадает мне в руку первым. Ну, так тому и быть...

Я не иду – ползу в Вязком мире, оставив на месте своего исчезновения и гранату, и выдернутую чеку. Кто сказал, что в этом лиловом желе трудно передвигаться? Кому-то, может быть, и трудно, а мне после тройной тяжести – в самый раз...

А вынырнув в тройную тяжесть, я жду, зажав уши ладонями, разинув рот и отсчитывая в уме мгновения. Чужая тварь топчется на месте в большом недоумении, затем начинает интересоваться металлическим яйцом, источающим тонкую струйку дыма. Одна, две секунды... Не замечай меня! Я почти молю отвратительное чужое существо. Не замечай меня подольше, ну пожалуйста...

Заметила!

Круто развернувшись, тварь бросается на меня. Разрыв гранаты заставляет ее сделать переднее сальто.

Удар воздуха. Мелкие осколки секут мой комбинезон и застревают в нем, один пробивает ткань и кусает в руку, как пчела. Трясу головой, прогоняя из глаз красную муть, а из ушей белый шум, медленно поднимаюсь на ноги. Знакомый свист, гвалт и вой обрушиваются на меня со всех сторон. Бушует амфитеатр, переживая кульминацию боя, мелькают в проходах напряженные лица охранниц. Я стою на ринге в шоу Мамы Клавы, только одет почему-то не в трико, а в летный комбинезон, и кожаная сбруя, оттянутая сумкой с тремя оставшимися гранатами, больно врезалась мне в кожу. А передо мной в углу ринга лежит на спине и подрагивает вздетыми кверху короткими лапками поверженный противник – полуличинка-получерепаха. Зрители свистят.

Похоже, инопланетная тварь жива и лишь временно выведена из строя. Я могу добить ее. Можно, например, вскрыть чужака ножом-пилой, между сегментами тела должна быть слабина... Чужак дышит тем же воздухом, а значит, можно попытаться отравить его химической гранатой, самому пользуясь дыхательным аппаратом до тех пор, пока газ не самонейтрализуется. Можно, наверное, придумать и иные способы умерщвления...

Я сажусь на пол возле канатов и начинаю смеяться. Вот эта черепаха, отчасти похожая на ископаемого трилобита, – член экипажа? Это примитивное существо, набросившееся на меня подобно животному, – пилот корабля? Не смешите меня, мне и так смешно. А я? А Иоланта, Присцилла и другие? На что мы надеялись, заключая договор, – на то, что я, аки Молния, ворвусь сюда, перестреляю экипаж, возьму управление кораблем в свои руки и приведу его на Землю? Ох, как это наивно и глупо, глупо и наивно...

Хочется плакать, но я смеюсь.

Свист и вой амфитеатра. Но никто не лезет на ринг, никто не пытается запустить в меня банкой из-под лимонада. Иллюзия, фокус. Этот амфитеатр и ринг – не настоящие.

– Зачем? – шепчу я.

– Я постарался создать привычные тебе условия, – любезно сообщает корабль.

Глотаю комок слюны. Он тяжелый, как ртуть.

– А... как?

Первоматерь Люси, что я такое несу? Разве это сейчас главное?

– Я достаточно пластичен. Могу объединить свои внутренние камеры, могу разделить их. Могу практически мгновенно нарастить внешнюю броню в том месте, где ожидаю удара. Это удобно. Неразумно быть защищенным там, где тебе ничего не угрожает.

– Ты всегда столь рационален?

Долгая пауза – и ответ:

– Нет.

– Убери... это, – прошу я.

И амфитеатр исчезает. Натягиваются, рвутся с легким звоном канаты ринга и втягиваются в пол камеры. Последним, как кусок воска на сковородке, истаивает табурет с ведром воды, припасенным заботливым секундантом.

Зато из пола вырастает иное: точная копия моего поверженного противника, причем в точно такой же беспомощной позе. Разница лишь в том, что копия полупрозрачна. Сквозь бронированные хитином – или чем? – сегменты (толщина – ого!) просвечивают внутренние органы. Все чужое, незнакомое, но вот эти трубки, наверное, часть пищеварительной системы, а этот пульсирующий комок – сердце... А это что – внутренний скелет? Точно, он. Выходит, у моего противника два скелета: один – внешний хитиновый панцирь, другой – внутренний костяк. Двускелетная тварь...

Если проковырять щель между вторым и третьим сегментами, лезвие ножа наверняка достанет до сердца. А можно положить вторую гранату прямо под тварь – неужели не проломит панцирь? Быть этого не может.