Женщина, которая легла в кровать на год - Сью Таунсенд

Но он никак не ожидал, что, явившись с подарком, будет сидеть на краешке кровати и щелкать пузырьки на упаковке. Пока они на пару сосредоточенно хлопали пузырьки, Александр сказал:

— Тебе нужен привратник. Разумный и способный решать, кого пускать в дом, а кого не пускать.

— Вроде Цербера, — кивнула она, — трехглавого пса, охранявшего вход в пещеру, где жил кто-то важный — не помню кто. Там что-то было про гранатовые зернышки, но нет… не помню.

Внизу раздался дверной звонок. Ева замерла.

— Пойду погляжу, — подхватился Александр.

Он ушел, а Ева задумалась о дне, когда впервые услышала о псе Цербере.

Она сидела в классе, по окнам барабанил дождь. Ева волновалась, потому что снова забыла ручку, а в любой момент могла начаться диктовка. Миссис Холмс, учительница английского, рассказывала тридцати шести девочкам о древней истории.

Ева слышала исходящий от учительницы запах — смесь духов «Вечер в Париже» и мази от простуды.

В дверях снова появился Александр.

— Внизу женщина, прочитала о тебе в интернете и очень хочет тебя увидеть.

— А я очень не хочу видеть ее, — рявкнула Ева.

— Ее дочь ушла из дома три недели назад и пропала.

— Но зачем она явилась ко мне? Я же не встаю с кровати?

— Она уверена, что ты сможешь ей помочь, — сказал Александр. — Приехала сюда аж из Шеффилда. Девочку зовут Эмбер, ей тринадцать…

— Зря ты назвал ее имя и возраст, — перебила Ева. — Теперь я никак не выкину этого ребенка из головы.

— Это значит «да», так? — спросил Александр.

Безутешная Джейд, мать тринадцатилетней Эмбер, не позволяла себе принимать ванну, душ, мыть голову и переодеваться со дня исчезновения дочери. Одета она была в некогда нежно-розовый, а теперь посеревший от грязи спортивный костюм, который был на ней в день исчезновения Эмбер.

— Моя Эмбер счастливая и веселая девочка. Обычно я сама отвозила ее в школу, но тем утром мы проспали и я не успела одеться. Не хватило времени, даже чтобы собрать для нее коробку с ланчем. Я решила, что отвезу обед в школу попозже. Эмбер ведь не похитили, правда?.. Она же совсем не красавица. И кость широкая. И волосы жуткие. А на зубах скобка. Ее ведь не похитили… извращенцы же в основном западают на девочек посимпатичнее, да?

Ева кивнула и мягко спросила:

— Когда вы в последний раз спали?

— О, я не вправе спать, принимать душ и мыть голову, пока Эмбер не вернется домой. Ночь напролет лежу на диване с включенным телевизором и слушаю канал «Скай ньюс» — вдруг о ней что-то скажут. Мать винит меня. Муж винит меня. Я сама виню себя. Вы знаете, где моя Эмбер, Ева?

— Нет, не знаю, — покачала головой Ева. — Ложитесь-ка сюда.

Когда Александр принес Еве и Джейд чай, то нашел обеих женщин крепко спящими рядышком. Его пронзил укол ревности — Джейд заняла его место. Он попятился к выходу, но Ева услышала, как скрипнула половица, и открыла глаза.

Увидев его, она осторожно скользнула к краю кровати и села, свесив ноги.

Александр заметил, что ногти пора бы подстричь. Розовый лак почти полностью облез. Без лишних слов он вытащил швейцарский складной нож, который когда-то подарила ему жена. Помимо лезвий в этом хитроумном устройстве имелось еще множество инструментов, и оно прилично оттягивало карман, но Александр всегда держал его под рукой. Он взял правую ногу Евы, положил себе на колено и прошептал:

— Милые ножки, но ногти как у грязнули.

Ева улыбнулась.

Джейд спала. Ева надеялась, что гостье снится Эмбер и что во сне они снова вместе и снова счастливы.

Когда ногти Евы были аккуратно подстрижены, Александр сложил кусачки, задвинул их на место и вытащил следующий инструмент — небольшую пилку.

Ева тихо рассмеялась, когда он начал водить пилкой по кромке ногтя.

— Думаешь, Иисус был первым мастером по педикюру?

— Первым, кому удалось прославиться, — усмехнулся Александр.

— А нынче есть звездные педикюрши?

— Без понятия. Я подрезаю себе ногти сам, над страницей из «Лондонского книжного обозрения». Разве все остальные делают не так же?

Они общались нормальными голосами, понимая, что Джейд спит мертвым сном, вызванным отчаянием и усталостью.

Александр сходил к своему грузовику и вернулся с бутылкой ацетона и белой тряпочкой.

— Собираешься спалить всю округу? — испугалась Ева.

— Пусть ты и лежишь в постели несколько месяцев, но это не повод запускать себя.

Алекс смочил тряпочку ацетоном и стер с ногтей Евы старый лак. Закончив с этим делом, сказал:

— А теперь надо тебя постричь. — И вытащил из складного ножа крохотные ножницы.

— Они словно из сказок братьев Гримм! — улыбнулась Ева. — Чем ты занимался в выходные, стриг высокую траву на лугу по одной травинке?

— Ага, — кивнул Александр, — по заказу злобного гнома.

— И что тебе грозило, если бы ты не справился с заданием?

— Дикие лебеди выклевали бы мне глаза, — пожал он плечами и тоже рассмеялся.

Ушло не больше пятнадцати минут на то, чтобы превратить прическу Евы из «здравствуйте, мэм» в «привет, Ева!».

— И наконец, — сказал кудесник на все руки, — брови. — Он с трудом выколупал крошечный пинцет. — Нам нужны ироничные арки, а не щетинистые гусеницы.

— Щетинистые? — переспросила Ева.

— Это значит…

— Знаю я, что это значит, — прожила с щетинистым мужчиной двадцать восемь лет.

Ева ощущала в теле небывалую легкость, словно освободилась от силы земного притяжения. Чувство это она испытывала только в детстве, играя с друзьями в мир понарошку и на несколько секунд погружаясь в воображаемую реальность настолько глубоко, что вымышленный мир становился более настоящим, чем скучная повседневная действительность, состоявшая в основном из всяких неприятных дел. Ева чувствовала прилив приятного возбуждения и едва могла усидеть неподвижно, пока Александр выщипывал ей брови.

Ей хотелось петь и танцевать, но вместо этого она говорила и говорила, радуясь, будто изо рта вынули кляп.

Ни Ева, ни Александр не услышали, как Брайан с Титанией вошли в дом, поужинали и отправились в сарай.

В половине шестого утра Александр сказал:

— Мне пора домой. Дети встают рано, а их бабушка дремлет допоздна. — Он посмотрел на Джейд, мать Эмбер, и спросил: — Может, стоит ее разбудить?

— Нет, — заступилась за гостью Ева, — пусть спит сколько надо.

Александр взял отвергнутую картину, снес полотно вниз и оставил в прихожей.