Бледный гость - Филип Гуден

Но что же все-таки это за история?

Филдинг объяснил, что, как и я, подозревал дворецкого в причастности к убийствам, произошедшим в Инстед-хаусе. Освальд утверждал, что был обеспокоен намечавшейся встречей его хозяина с сумасшедшим старшим сыном. Однако между ними существует более глубокая связь, – судья поднял руку со скрещенными пальцами, – связь, предполагающая, что Освальд знал гораздо больше, чем просто о намерениях Элкомба. То ли он, то есть Элкомб, отправился в сад, чтобы заставить молчать своего первенца и тем самым обеспечить благополучное заключение союза между вторым сыном и Марианной Морленд, то ли собирался прибегнуть к уловкам и подкупу, чтобы слабоумный покинул поместье… однако потерпел неудачу. И чтобы там ни произошло, Филдинг был уверен, что в том повинен именно Освальд.

– Он не мог точно знать, чему вы стали свидетелем той ночью, – объяснил судья. – После дачи своих показаний он внезапно понял, что разоблачил себя. Или то, что вы, должно быть, видели больше, чем рассказали. Поэтому решил подстеречь вас на обратном пути в Солсбери. Ведь на равнине нередко бесчинствуют разбойники, грабят путешественников.

– Наверное, он был очень предан памяти умершего хозяина.

– Только по большей части предан собственной памяти. К тому же, полагаю, у него были некие склонности и намерения…

– Насчет леди Пенелопы?

– Да, Николас. Вы тоже заметили.

До этого момента, надо сказать, не замечал, но порой ты не понимаешь, в чем суть, пока не произнесешь это вслух.

– Он был рядом с ней после смерти ее супруга, постоянно поблизости. Все тому свидетели. И с ее мужем он был в хороших отношениях. Но он ведь дворецкий!

– Что ж, всякое бывает, – сказал Филдинг, – например, герцогиня Суффолк вышла замуж за своего шталмейстера.

– А в одной из пьес Шекспира есть некий амбициозный дворецкий. Но он скорее комический персонаж.

– В отличие от Освальда. Ну, Николас, я очень надеюсь, что юного Генри Аскрея освободят завтра и он благополучно вернется домой.

Надежды судьи оправдались. Наутро Аскрея от пустили, и он отправился в Инстед-хаус. Леди Элкомб могла вздохнуть с облегчением: с ней оставались два сына из трех, хотя старшего признали только из-за его смерти. С другой стороны, могла ли она сильно горевать о первенце, если не видела его с тех пор, как он был совсем крошкой? Добавить к тому, что было известно о несчастном и о его роли в гибели отца… Не думаю, что кто-нибудь сильно сожалел о том, что тот сейчас покоится в семейном склепе.

Без сомнений, семья станет более сплоченной. Леди Элкомб со временем может вновь выйти замуж, когда ее вдовий наряд сменится на пурпурный. Генри Аскрея отныне никто не станет вынуждать жениться на Марианне Морленд или на ком-либо еще, а Кутберт. возможно, осуществит свое стремление играть на сцене… хотя, мне кажется, это вряд ли случится. Подобные вещи для аристократов – лишь прихоть, забава, не более.

Что же касается надежд Николаса Ревилла, то осуществиться им было не суждено.

Должен признаться, сердце мое сжималось в предвкушении провести ночь в доме судьи. Я почему-то решил – виной тому любовная лихорадка, – что, любезно приглашая меня, Кэйт имела в виду ее часть дома, чтобы, понимаете, оказать помощь молодому актеру. Да, конечно, я знаю, я сам себе все придумал… Но вы должны признать, исключать такой возможности не стоило.

Правда, когда мы с ее отцом подъехали вечером к дому, измотанные тряской и приведшие лошадь с перекинутым через ее спину трупом, это мало походило на достойное начало романической идиллии. На следующий же день Кэйт осматривала мои раны и, кажется, была очень счастлива в роли сестры милосердия, но не более. И я поцеловал ее! Правда, ответного поцелуя не последовало. На этом все закончилось, оставались лишь детали. Я должен был выступить с показаниями перед двумя судьями, рассказать об Освальда Идене и его намерении убить меня, а также торжественно заявить, что Адам Филдинг спас мне жизнь, подоспев вовремя.

Я, кстати, также слышал, что Питер Пэрэдайз, узнав о смерти брата, со смирением заявил, что на все воля Божья. Братья Пэрэдайзы нынче направлялись в Экстер, чтобы засорять там головы жителям своими неистовыми проповедями.

Я же должен был вернуться к обязанностям актера. Труппа уже добралась до Лондона, и мне тоже не терпелось вновь увидеть свой город. Но прежде чем уехать их Солсбери, я заручился обещанием Кэйт, что она непременно посетит «Глобус», чтобы посмотреть на нашу игру, когда приедет в столицу. В ответ же услышал то, на что надеялся: она приглашала меня навестить ее и ее тетушку в Финсбери. В общем, еще не все потеряно.

Я наведался в «Ангел» и там узнал, что группа торговцев отправляется следующим утром в Кингстон. Мне не слишком хотелось путешествовать в одиночку, во мне говорило обычное благоразумие, а недавний опыт избавил от сомнений. В результате я присоединился к ним. Повозки у них не было, вместо нее они использовали вьючных лошадей, чтобы перевозить копченые окорока, имбирь, тушки индеек и так далее, и двигались они очень медленно. Тем не менее их компания пришлась мне по душе, так же как и торговцам моя, – если только я не льщу себе, еще бы, настоящий живой лондонский актер в караване. В Кингстоне мы расстались около Темзы и оставшиеся несколько миль я шел один.

Приближаясь к Лондону, я почувствовал, как потяжелел воздух. Вдоль дороги тянулись обветшалые домишки, и окружающий пейзаж был блеклым, изможденным, выветренным, словно дни его были сочтены. Я подходил к городу с юга, миновал Бродуолл, где прошлой зимой вынужден был терпеть неприятное соседство двух полоумных старух. Стоял прекрасный день, я свернул в восточном направлении и пошел по южному берегу реки в сторону Пэрис-Гарден и находившейся там медвежьей ямы. Знакомые звуки – звон колоколов, крики паромщиков, грохот катящихся мимо телег – были бальзамом для моей души. Река так сияла на солнце, словно Господь только что сотворил ее. Вода выглядела чистой, даже в голову не могло прийти, что этот поток несет в себе все городские отходы. Этим чудесным днем я и думать не думал об этом, просто радовался возвращению на родную землю.

В конце концов над крышами невысоких зданий я увидел белые стены «Глобуса». У меня почему-то ком в горле встал, когда я посмотрел на эти стены, подобные стенам легендарной Трои. Это напомнило мне, как я впервые увидел их, приехав два года назад в Лондон. Тогда мне не терпелось оказаться на подмостках театра и показать, на что я способен.

И вот я иду по одному из мостиков, перекинутых через многочисленные каналы на этом берегу Темзы, приближаюсь к Брэндз-рентс и через пару минут буду дома, среди моих друзей.

– Ник, смотри, что у меня есть для тебя.

– О Нэлл! Разве мало ты мне всего показала?

Я попытался собрать весь энтузиазм, на который был способен, но, честно говоря, немного устал после бурной схватки в постели. Вот что значит вновь оказаться дома, и надо заметить, Нэлл, на мой взгляд, встретила меня как Пенелопа Одиссея, вернувшегося в Итаку после двадцатилетних скитаний. Столь страстной была встреча в моей комнате на Дэдменз-плэйс.