Око Судии - Р. Скотт Бэккер

Но для Ахкеймиона это было невыносимо. Слишком поразительно было ее сходство с Эсменет. И хотя к дочери он не испытывал почти никакой привязанности — слишком испорчена была девушка, — но в мать он сейчас влюблялся заново. Эсменет. Эсменет… Порой, когда, глядя на языки костра, Ахкеймион погружался в слишком глубокую задумчивость, он вдруг вздрагивал, увидев Мимару боковым зрением, и весь мир вертелся вокруг, пока колдун лихорадочно пытался отделить воспоминания о Первой Священной войне от стылого мрака настоящего. «Вернуться, — проносилось в такие мгновения у него в мозгу. — Отдал бы все, только бы вернуться…»

Так, без какой-то цели, только чтобы разговор помог ему забыться, Ахкеймион начал объяснять ей метафизику колдовства — главным образом желая убить эту похотливую тишину звуком собственного голоса. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, оперев о колено точеный овал лица — вдохновенная и прекрасная.

Вопреки собственным намерениям, он начал учить ее Гнозису.

Подъем в горы оказался трудным. Дорога, удаляясь от речного ущелья, то взбиралась вверх, то резко спускалась вниз. Мулы стучали копытами по гравию и голому камню. Могучие широколиственные деревья плато становились более хилыми.

— Как будто взбираемся назад в зиму, — вполголоса отметила Мимара, сорвав пурпурную почку с ветки над головой.

Возможно, потому, что в воздухе вокруг них царила атмосфера неодобрения, или просто для того, чтобы увести мысли от жжения в чреслах или покалывания в боку, Ахкеймион начал учить ее гилкунье — древнему языку гностических магов. В бытность свою учеником Атьерса он пришел в отчаяние от того, что придется учить язык целиком — и не просто язык, а такой, где грамматика и интонация были почти нечеловеческими, — прежде чем он сможет пропеть свое первое примитивное Заклинание. Мимара же принялась за работу с фанатичным рвением.

Ему не хватило смелости рассказать ей правду: что причина крайней неохоты, с которой колдовские школы брали в ученики взрослых, объяснялась ухудшением способностей к языкам, которое часто приходит с возрастом. То, на что в детстве у него ушел целый год, у нее вполне могло отнять несколько лет. Могло оказаться и так, что она никогда не научится играть смыслами с требуемой точностью и чистотой…

Почему из этого надо делать трагедию, было выше его понимания.

Шкуродеры следили за ними каждый раз, как выпадала возможность, причем некоторые — совсем откровенно. Там, где позволяла ширина дороги, вокруг них всегда, словно бы случайно, скапливалась группка человек в десять. Ахкеймион всегда сердился, и не только потому, что по телу Мимары, по ее формам скользили бесконечные взгляды. Охотники вели себя дружелюбно, до чрезвычайности учтиво, но вблизи трудно было не почувствовать их задиристость или не заметить, как хищно каждый раз, встречаясь со взглядом Ахкеймиона, задерживались на секунду их взгляды, таящие в себе угрозу и бесшабашность. Он прекрасно понимал эту игру, фальшивую галантность, с которой ей помогали одолеть наиболее коварные участки пути, как понимал и скрытый смысл того, что такую же помощь предлагали и ему. «Старик, оставь ее нам…»

Мимара, конечно, делала вид, что ничего не замечает.

В тот день у подножия одного склона пришел приказ остановиться. В их конце колонны никто не знал причину задержки, и все были настолько измотаны, что никто не счел нужным поинтересоваться. Ахкеймион учил с Мимарой слова, когда к ним подскочил Сарл.

— Капитан тебя зовет, — сказал коротышка, улыбаясь, как обычно, хотя в морщинках, сеточкой окруживших глаза, было написано немалое огорчение. Он перевел дух, скорчил подобие улыбки в сторону Мимары, потом оглянулся на мрачно толпящихся поодаль Шкуродеров.

— Тревожные новости, — прибавил он, понизив голос до едва слышного шепота.

Ахкеймион изо всех сил старался не отставать от старого головореза, шагавшего вверх по склону. Приближаясь к вершине, он уже тяжело дышал и при каждом шаге опирался руками о колени. Холодный ветер приветствовал его, проникая сквозь бороду и одежду. Оствайские горы выстроились на горизонте во всей своей красе, могучие предгорья из земли и камня поднимались к окутанным облаками пикам. Словно сделанный из шерсти, небесный полог висел так низко, что казалось, его можно достать рукой, и был таким черным, что хотелось втянуть голову в плечи в ожидании грома. Но вокруг по-прежнему висела звонкая тишина.

Ахкеймион увидел лорда Косотера, рядом с которым маячил Клирик. Оба смотрели, как Киампас препирается с каким-то туньером, высоким, как Оксвора, но намного старше и не так крепко сбитым. Говорили они на каком-то смешанном языке, в котором сочетались элементы шейского и туньерского. Неподалеку стояли и взирали на них несколько десятков диких соплеменников гостя.

Прозвище высокого, как шепотом объяснил Сарл, было Перо, хотя в его внешнем виде Ахкеймион не увидел ничего птичьего. Его буйную шевелюру, рыжую с проседью, украшали несколько ссохшихся шранкских голов. Перевязь вместо бусин была отделана костями пальцев. Кроме панциря, единственной уступкой этого гостя цивилизации было висевшее на шее Кругораспятие из золотой проволоки. Даже на расстоянии нескольких шагов Ахкеймион чувствовал запах его мехов, звериную вонь крови и мочи. Сарл вполголоса продолжал рассказывать, что это вождь одного из так называемых племенных союзов, большинство из которых составляют туньеры, люди, так долго и отчаянно ведущие войну со шранками, что она стала для них миссионерским призванием.

Когда Киампас и Перо закончили дела, рослый вождь и лорд Косотер пожали друг другу предплечья. Ахкеймиону эта сцена показалась весьма впечатляющей: два прославленных скальпера, с внешностью наемных убийц, облаченные в потрепанную одежду, пародию на боевые одеяния своих народов. Он впервые видел, чтобы Капитан раздавал столь драгоценную вещь, как уважение. Сделав какой-то загадочный знак рукой, вождь продолжил путь, сопровождаемый длинной вереницей своих людей. Безумные синие глаза царапнули по Ахкеймиону, когда вождь проходил мимо него.

— Они хотят встать лагерем на нижней части склона, — сказал Киампас лорду Косотеру, — охотиться будут, провизию копить…

— Случилось что? — спросил Ахкеймион.

Киампас повернулся. Глаза у него улыбались, но выражение лица в целом оставалось непроницаемым. Торжествующий вид человека, который методично подсчитывает победы и поражения.

— В горах весенняя буря, — сказал он. — Мы застряли здесь недели на две, если не больше.

— Что вы этим хотите сказать?

Ахкеймион перевел взгляд на сурового Капитана.

— То, что твоя славная экспедиция, колдун, подошла к концу, — с удовольствием ответил Киампас. — Можем подождать, а можем двинуть вокруг южного отрога Остваев. В любом случае, даже надеяться не стоит прийти в Сауглиш к концу лета.

В глазах у него безошибочно читалось облегчение.

— А Черные пещеры? — возразил кто-то.

Это был нечеловек, Клирик. Он стоял, повернувшись к ним широкой спиной, капюшон его смотрел на восток, к самой ближней горе по правую руку от них. От его голоса шли мурашки по коже, не только из-за смысла сказанного, но и из-за нечеловеческого звучания.