Чернокнижник - Андрей Смирнов

— А для чего это нужно? — спросила Эльга, похлопывая одним сапожком о другой. — Это ведь просто фантазия… какой с нее прок?..

Эрбаст почесал нос.

— Сознание — это такой же орган, как и другие, — сказал он. — И, как и другие, может быть должным образом натренирован. Рука человека, изнеженного с детства, не сможет и поднять камня, который сумеет не только поднять, но и бросить рука человека. развившаяся от постоянного поднимания тяжестей. Прежде чем вторгаться в чужие мысли, следует научиться управлять своими. Кроме того, «просто фантазия» не так уж проста. Сто лет тому назад в Ярне было основано Общество Святого Карлейва — мученика, некогда, по преданию, пронзенного десятью стрелами за то, что он во времена дремучего язычества не захотел отрекаться от джорданитской веры. В Ярне этот святой очень популярен, он считается покровителем страны и часто изображается в виде юноши ангельской красоты, из тела которого торчат стрелы, увитые цветами. Общество Святого Карлейва состояло из одних женщин, кои, как известно, много более, чем мужчины, впечатлительны по своей природе. Монахиням предлагал ось ежечасно представлять себе образ святого Карлейва, обонять аромат цветов, окружающих его раны, ощущать эти раны и сладостную боль от них будто свою собственную. И что же? В скором времени сначала у одной, а затем и у других монахинь стали обнаруживаться на теле такие же раны, какие бывают от стрел… Совершенно точно установлено, что монахини никак ни себе, ни друг другу не вредили и повредить не могли. С другой стороны, раны появлялись на телах не у всех, но только у самых благочестивых, до самозабвения предававшихся размышлениям о муках святого Карлейва. Казалось бы, каким образом на их телах могли появиться эти раны? Поистине, сознание человека хранит в себе еще бездну удивительных открытий! 3адумайтесь только, сударыня: ведь если наш разум велит нашему телу и оно движется, велит нашему рту — и он говорит, велит сам себе — и разум думает, то почему не может быть и большего? Почему не может быть так, что разум прикажет сердцу — и оно остановится, а затем забьется опять, или прикажет органам чувств — и они будут видеть, слышать и ощущать не то, что есть, а то, что пожелает разум, или прикажет плоти — и плоть разойдется, являя миру рану, будто бы нанесенную стрелой?.. Иные говорят, что было еще больше того, что из ран на теле монахинь вместе с кровью сочился запах цветов, но я полагаю, что это все-таки преувеличение… Впрочем, может быть и так, что запах цветов захотели услышать те благочестивые люди, которые рассматривали раны, захотели — и услышали…

Эльга слушала Эрбаста со смешанным чувством любопытства и недоверия. Замученный язычниками юноша был одним из самых дорогих ее сердцу святых. Еще в детстве, услышав душераздирающую историю о его гибели, она разревелась и, убежав в свою комнату. плакала до тех пор, пока подушка не стала мокрой от слез, после чего устала и заснула. Вот и сейчас возникший в уме образ прекрасного Карлейва, убитого злыми людьми ни за что ни про что, заставил ее сердце болезненно сжаться.

— Это неправда, — тихо, по твердо возразила она. Вы говорите так, как будто… Как будто они сами это сделали! Так нельзя говорить! Стигматы — это великий и страшный дар Пресветлого Господина Добра.

Эрбаст Ринолье печально улыбнулся, но о святом Карлейве, впрочем, разговора больше не заводил.

Спустя полтора часа из дверей донжона вышел Уилар Бергон и быстрым шагом направился к Эрбасту и Эльге.

— Замерзли? — спросил он. — Зашли бы внутрь, погрелись…

— Ничего. — Эрбаст махнул рукой. — Виделся с герцогом?

Уилар кивнул.

— Начало завтра в полдень… Не хочешь переехать в замок?

— Эээ… Пожалуй, нет. А ты?

— Перееду.

Эрбаст заколебался, а затем сказал:

— Нет, я все-таки останусь. Ограничусь ролью стороннего наблюдателя.

— Ну как знаешь.

* * *

Переезд не отнял много времени. Собрали пожитки, расплатились с трактирщиком и к полудню были уже в замке, обустраиваясь в двух смежных гостевых комнатах на втором этаже, которые им выделил Айлис Джельсальтар. Спустя час в дверь Эльгиной комнаты постучали. В помещение заглянул молодой паж.

— Госпожа, через несколько минут начнется обед. Не желаете ли пройти в столовую? Или вы будете обедать в своей комнате?

По дороге в столовую Уилар назвал Эльге имена нескольких гостей, встретившихся им по пути — тех, кого он знал лично или по наслышке. Старик в черном камзоле, с короткой бородкой и бакенбардами оказался знаменитым алхимиком Зальцом Онтбергом (Эльга сама слышала, как его анафемствовали в греульской церкви), улыбающийся человек в драном плаще, опиравшийся на длинный кривой посох, из которого росли зеленые листья — друидом из западных лесов, светловолосая женщина, имени которой Эльга не запомнила — жрицей какой-то северной богини. В дверях столовой еще одна женщина, но уже темноволосая и темноглазая, похожая на фолрирку, громко препиралась с престарелым слугой. Ее одежда, украшенная великим множеством бирюлек, глиняных фигурок и дешевых украшении, наводила на мысль о том, что она является то ли бродячей торговкой, то ли гадалкой, но длинная метла, которую женщина выставила перед собой, словно какое-то грозное оружие, наводила на мысль о переодетом и замаскированном под торговку алебардисте.

— Сударыня, — тянул слуга. — С метлой никак нельзя. В столовой сам господин герцог обедать изволит. Куда ж вы с метлой-то?..

— Сгинь, чертово семя! — держа метлу наперевес, наступала «торговка». — Что твоему герцогу от моей метлы, что, худо станет, что ли? А, я тебя спрашиваю?! Метлы он, что ли, никогда не видел?.. Так пусть посмотрит!.. Прочь с дороги, пока я еще добрая! Приглашенная я! Ясно тебе, дурень морковный?! Деревенщина необразованная, баран упертый, холоп, два глаза — не гляди зараза, на кого ты гавкать вздумал, окаянный?!

Слуга, не слушая оскорблений, из последних сил продолжал держать оборону.

— Не пущу с метлой!.. Что господин герцог скажет?!

— Привет, Марта! — окликнул «торговку» чернокнижник. Женщина резко повернулась. Было видно, что она очень рассержена. — Я и не знал, что ты у Айлиса в замке полы метешь… — Смеющимися глазами он показал на метлу.

Глаза женщины опасно сузились.

— Все смеешься, паскудник? Смотри вот, досмеешься у меня! — Она угрожающе приподняла метлу.

— Но-но! — Уилар, пряча улыбку, примиряюще поднял руку. — Что-то ты, Марта, сама на себя не похожа. Со слугами лаешься, со старыми знакомыми не здороваешься, шуток не понимаешь. Совсем, вижу, извела тебя бабка…

Губы Марты сжались в тонкую черточку. Метлу она, впрочем, опустила.

— Нет больше бабки Хиргильды. Померла уж лет пять тому как.

— Не могу сказать, что меня это печалит. — Уилар пожал плечами. — Дрянью она была редкостной, никак иначе не скажешь.

На мгновение перед внутренним взором Эльги мелькнул странный образ: вымазанный в грязи и слизи черный волк сражался с огромной, покрытой многочисленными наростами и бородавками жабой. Жаба хотела проглотить волка, но ей никак не удавалось это сделать.