Роковая связь - Анита Шрив

Что касается Сайласа, то я не думаю, что он знал, с кем он танцует и где вообще находится. Он перебрал. Я видел: еще немного, и он совершенно потеряет голову.

Я тоже пробрался в центр зала. Над головой вращался стробоскопический шар, на столах горели свечи, и в зале было довольно темно. Я тоже танцевал безо всякого стеснения, и мне это очень нравилось. Мне казалось, что я за рулем и очень быстро еду прочь от школы. Мы нарушили все правила, и нам все это сходило с рук. Те несколько минут были совершенно неподражаемы. Но если бы на этом все закончилось, на другой день мы просто сами над собой посмеялись бы, и только. Я скверно танцую, и один Бог ведает, на кого я был похож в тот вечер. Но мне было наплевать. Я дошел до такой точки, когда понимал, что выгляжу полным идиотом и все надо мной смеются, и мне это казалось абсолютно нормальным. Более того, еще никогда в жизни мне не было так весело и хорошо.

Я даже помню, как очень удивлялся тому, что мистер Коггесхолл, дежуривший в тот вечер на танцах, не выключил музыку, не прикрутил звук или просто не включил другую мелодию. В какой-то момент все происходящее стало напоминать чудовищный гротеск.

Пять парней танцевали с одной девушкой. Это был дикий и исступленный танец. Наверняка рядом появлялись и другие девушки, но я их почти не помню. Мы все играли в одной баскетбольной команде, за долгие часы, проведенные вместе в спортивном зале, успели сблизиться и подружиться, и теперь мы все вместе резвились, выпуская пар в этом необузданном, если не разнузданном танце. Я ожидал, что мистер Коггесхолл подойдет к нам и попросит нас прекратить «это безобразие», хотя сам я считал наше поведение совсем невинным, во всяком случае, в глубине души считал наше поведение невинным. Временами у меня возникало ощущение, что мы переступаем грань дозволенного, но поскольку никто не пытался нас остановить, эта грань просто отодвигалась все дальше и дальше. Порой мы танцевали с ней все впятером, порой рядом с ней оставался всего один из нас, а остальные переводили дух. Сиенна не отдыхала. Наверное, это были самые счастливые минуты в ее жизни. Я серьезно.

Так когда мы все же переступили эту грань? Там, в танцевальном зале?

Или когда мы, смеясь, крича, спотыкаясь и падая друг на друга, всей толпой отправились к Джей Доту? Или когда мы ввалились в его комнату и опять припали к пиву и «Бакарди»? Или когда Джей Дот включил медленную музыку?

Низкие частоты этой мелодии обволакивали и завораживали.

Я помню, как Сиенна, держа в одной руке банку с пивом, начала двигаться в такт музыке. Она танцевала так, будто находилась в своем собственном мире, слегка поворачиваясь и покачивая бедрами. Понемногу наш хриплый и пронзительный смех начал стихать. Мы просто сидели и смотрели на нее. Она слилась воедино с этой музыкой, с этим ритмом. Перед нами словно извивалось какое-то экзотическое животное. Можно было подумать, что она танцует в своей собственной комнате, потому что, хотя она и смотрела на нас всех, мне казалось, она нас не замечает. Она не улыбалась. Это было незабываемое зрелище. Я уверен, что ни один из присутствовавших в комнате парней никогда ничего подобного не видел. На ней были светло-голубая майка на тонких бретелях и облегающие джинсы. С туфлями и пиджаком она уже распрощалась. И мы все понимали. Мы смотрели на нее и все понимали.

В комнате стало совсем тихо. Все исчезло и прекратило свое существование. Остались лишь тихая музыка и эта девушка, от красоты которой перехватывало дыхание, медленно двигающаяся в такт музыке.

Я услышал, как открылась и закрылась дверь. Джамайл и Август ушли.

Я сотни тысяч раз спрашивал себя, почему я не ушел с ними. Но теперь я знаю ответ. В тот момент ничто, ничто не могло заставить меня покинуть эту комнату, в которой происходило все самое важное. Все, о чем ты читал, мечтал или слышал, было в этой комнате. Уйти — это означало так и не испытать ничего подобного. Никогда. Можно было выйти за дверь и вернуться в свою обычную жизнь, но уже никогда тебе не пришлось бы испытать то, что ожидало тебя там. В эту комнату тебя привела цепочка особым образом сложившихся обстоятельств, звезд, выстроившихся на небе в определенном порядке.

Джей Дот взял в руки видеокамеру.

Эта камера досталась ему от родителей, и время от времени он снимал фильмы с собственным участием и выкладывал их на «Youtube». В тот год все были помешаны на собственных фотографиях. Я не знаю почему. Чтобы заполнить свои страницы на «Facebook»?[27]Чтобы прославиться на целых пятнадцать секунд? Чтобы запечатлеть все свои достижения, независимо от степени их дозволенности? Я не могу утверждать, что именно Джей Дот выложил эту запись в Интернет, но я предполагаю, что это был он. Он уже не раз это делал и, наверное, знал, как затемнять лица. Джей Дот вполне мог пойти на такой риск. Это было в его духе. Он был рисковым парнем и постоянно испытывал судьбу.

Я понимал, что он держит в руках камеру. Однако тогда это казалось мне лишь новой гранью моего нового, запретного и необычайного переживания. Я не думал о последствиях. Впрочем, теперь это и так ясно.

Я не знаю, что случилось с той частью записи, на которой была одна Сиенна. Танцующая Сиенна. Мы смотрели, как она, подняв руки, развязывает бретели майки. Голубая ткань упала вниз, обнажив ее груди, упругие и круглые, как ее лицо. Они были прекрасны. И в этот момент мы все поняли, что пропали, что из этой комнаты уже никто не выйдет. Мы все, как завороженные, наблюдали за тем, как она исполняет стриптиз. А впрочем, это был не стриптиз, потому что она не пыталась нас дразнить. На самом деле это было прекрасное зрелище. Нам казалось, что мы стоим у окна и с улицы наблюдаем за девушкой, которая раздевается под музыку, даже не догадываясь о присутствии зрителей. Она была прелестна. У меня не хватает слов, чтобы рассказать, насколько прелестна. В этой гибкой и миниатюрной девушке было нечто, с чем никто из нас еще никогда не сталкивался: элегантность, самообладание и красота. Настоящая красота, а не ее поверхностная разновидность. В тот вечер она была прекрасна. Красивее я еще никого не встречал. И вряд ли встречу.

Мы были покорены и просто приросли к своим местам. Это была мощнейшая разновидность группового соблазнения. Ни один из нас уже не смог бы выйти из комнаты. Ни циничный Джей Дот. Ни Сайлас, которого ждала девушка. Ни Ирвин, которому Джей Дот передал камеру.

Я не знаю, почему Джей Дот отдал камеру именно Ирвину. Возможно, он предположил, что из-за цвета кожи тот воздержится от участия. Может, он не хотел, чтобы Ирвин участвовал? Или так вышло случайно, потому что в тот момент Ирвин стоял рядом с Джей Дотом, а Джей Дот вдруг решил, что тоже хочет в кадр? Этого я не знаю. Но я знаю, что мы так и не выдали Ирвина. Мы не назвали его имя именно потому, что он был чернокожим, и мы интуитивно понимали: произнеси один из нас его имя, и на его голову вылилось бы все дерьмо. Пресса перекрутила бы все на свой лад: «Чернокожий студент заставил белую девушку танцевать перед ним обнаженной». Может, мы и не могли все это отчетливо сформулировать, но мы кожей чувствовали опасность такого поворота событий. Это единственное наше правильное действие во всей этой гнилой истории. Мы не сдали Ирвина. Меня удивляет, что его не назвала даже Сиенна, несмотря на всю произнесенную ею позднее ложь.