Стальной корабль, железный экипаж. Воспоминания матроса немецкой подводной лодки U­505. 1941—1945 - Ганс Якоб Гёбелер

Через несколько минут наш поезд отошел от станции, оставив за собой многие сотни солдат, которым не удалось попасть на него. Многие из солдат, ехавших в поезде вместе с нами, высунули головы в окна, стараясь вовремя заметить заходящего в атаку воздушного врага. Довольно часто наши поезда, даже четко маркированные как госпитальные, везущие раненых, обстреливались противником с воздуха. После таких атак обычно оставалось много жертв. Я видел, что поезд снабжен вагонами с зенитками: один впереди состава, а другой позади, но по опыту морских боев знал, что они не представляли серьезной угрозы для решительной атаки с воздуха.

24 ноября я доложил о своем возвращении из отпуска нашему новому командиру обер-лейтенанту Харальду Ланге. Он немедленно спросил меня, почему мой отпуск был сокращен на пару дней. После того как я рассказал ему историю о моей стычке с доктором, наш высокий, с импозантной внешностью новый командир только усмехнулся и покачал головой.

Ланге был полной противоположностью Чеху. Будучи 43 лет от роду, он вдвое превосходил по возрасту любого офицера подводной лодки. В мирное время он был капитаном одного из так называемых «муссонных судов», торговых пароходов, бороздивших тропические воды Западной Африки и Индийского океана. С началом войны он служил старпомом на знаменитой U-180, одной из немногих подводных лодок, приводившихся в движение двигателями «Мерседеса». Командир U-180 полностью использовал довоенный опыт Ланге в одном из долгосрочных походов в Индийском океане.

Ланге начал свою военно-морскую карьеру в качестве обычного матроса на сухогрузе, поэтому он был хорошо знаком с жизнью простого члена экипажа. Он был знаком с выпивкой, девушками, драками с ребятами из люфтваффе и всеми другими видами активности, которые составляют развлечения для юных моряков. Когда мы выстроились на причале, он прошел вдоль всей линии, знакомясь с каждым из нас. Если он замечал у кого-то подбитый глаз, то обязательно говорил: «Закрой свой другой глаз. Теперь ты можешь видеть меня? В другой раз не закрывай его так плотно» и тому подобные шутки. Во многих отношениях Ланге походил на нашего первого командира, Акселя Лёве. Его основной заботой было хорошее состояние лодки и ее экипажа. Все остальное было подчинено этой задаче.

Позже в этот день я услышал, что обер-лейтенант Майер говорит о том, что мне необходимо вернуть два отобранных у меня дня отпуска. Перво-наперво, хотя эти дни еще не могли быть мне официально возвращены, он освободил меня от несения вахты. Затем я был включен в группу моряков, которые были направлены на курорт Шатонёф, расположенный глубоко в лесу в 40 километрах от Лорьяна.

Этот курорт был истинным раем! Мы разместились по два человека в больших комнатах. В санатории был большой плавательный бассейн, прекрасно оборудованный бар, нам не приходилось стоять в очереди за отличной пищей, каждый из нас обслуживался целой группой специально отобранных молодых и красивых mademoiselles. Четыре чудесных дня я отдыхал на этом курорте, наслаждаясь несчитанными бутылками вина, пива, коньяка и шампанского – причем все это было уже оплачено военно-морскими силами. Неудивительно, что в таких условиях мы могли разболтаться. Однако слишком скоро я должен был вернуться обратно в Тулон и на войну.

30 ноября 1943 года наступил наш первый день службы при новом командире. Стоя среди нас, Ланге выделялся своей внушительной фигурой. Он был очень высоким человеком, по крайней мере на голову выше самого высокого члена нашего экипажа. Своим низким баритоном он объяснил нам, что у нас нет времени ни на что другое, как на приведение лодки в боевой порядок. Поэтому не будет никаких строевых учений, которые Чех считал столь необходимыми.

Он также предупредил нас внимательно смотреть за каждым рабочим верфи, осуществлявшим какие-либо работы на лодке.

Ланге говорил обычно мягко и обдуманно, но если он позволял себе повысить голос, то только держись! Он знал все возможные уловки профессии и не потерпел бы какого-либо ослабления готовности нашей лодки. Но в то же самое время для нас, экипажа, новая атмосфера командования U-505 была подобна глотку свежего воздуха после глубокого нырка. У Ланге всегда свисала изо рта сигарета, но он никогда не курил, когда нервничал. Вместо этого он излучал атмосферу холодной уверенности, базирующейся на годах его опыта. Мы были уверены, что с Ланге у руля мы сможем добиться успеха.

Не теряя времени, мы окрестили нашего нового командира «стариком», в этом прозвище соединилось уважение к его опыту и спокойное отношение к командованию. Время от времени мы вспоминали нашего предыдущего командира Петера Чеха, но отнюдь не с ностальгией. Немногие из нас вспоминали его шипящий голос и пренебрежительное отношение к команде. Не скучали мы и по его эмблеме на боевой рубке, закрашенной эмблемой Ланге, большой морской раковиной. При совместном обсуждении мы решили, что Ланге определенно, если не идеально, подходит для такой работы.

Мы работали как проклятые весь световой день, но были определенно настроены совмещать работу с отдыхом наши последние дни в Лорьяне. В течение дня к главным воротам подходили местные фермеры и продавали нам бутылки кальвадоса домашнего производства. По вечерам мы расслаблялись в руинах Лорьяна там, где нам удавалось найти место. Выпивка, случайные девушки и неспровоцированные драки с парнями из люфтваффе позволяли этим дням проходить очень быстро. В нашей команде, обобщая наше отношение к жизни, часто возникали лозунги. Один из них, самый популярный в эти дни, звучал так: «Человек живет только один раз, и больше ему не дано». Это было отношение к жизни, отчаянное военное положение, в котором мы оказались.

12 декабря мне вручили целую пачку писем из дома. Некоторые из них были с засушенными цветами от девушек, которых я знал. Остальные написала мне моя мать. Неизбежно они начинались стихами из Библии и заканчивались вопросом, молюсь ли я так, как она меня наставляла. Между строк я мог прочитать, что она отчаянно беспокоится за меня. Я, как мог, утешал ее тем, что все идет хорошо и мы полны веры в нашу победу. Не было никакой необходимости волновать ее.

Среди прочих новостей моя мать сообщала мне, что два дня спустя после моего отъезда, когда я добирался до Марбурга, возвращаясь на базу, наш городок подвергся варварской бомбардировке союзной авиацией. Воздушный налет уничтожил железнодорожную станцию и поезд, в котором я должен был ехать. Если бы я не был наказан за свое неисполнение приказа доктора, то оказался бы в этом поезде и попал под бомбардировку. Еще один пример везения, которое я испытал на этой войне!

Другие члены нашего экипажа, однако, провели свой отпуск далеко не так беззаботно. Многие из них, особенно те, которые жили в Берлине, Франкфурте-на-Майне и других больших городах, большую часть своего отпуска были вынуждены скрываться в бомбоубежищах. Истории, которые они рассказывали нам о жизни под крыльями союзных бомбардировщиков, далеко не радовали. Главной идеей бомбардировок было подорвать наш боевой дух, но я могу сказать, что, видя страдания наших семей и друзей, это лишь вдохновляло нас сражаться еще упорнее.

Мы работали как сумасшедшие в течение последующих двух недель, чтобы подготовить U-505 к назначенной дате выхода. Вместе с тем мы не спускали глаз с рабочих верфи, чтобы заметить малейший акт саботажа. Они чувствовали наш постоянный контроль и из-за этого обижались на нас. Нас это ничуть не волновало. Лучше перебдеть, чем недосмотреть.