Тайный дневник Исабель - Карла Монтеро Манглано

— Если бы ты меня не любила, — продолжал ты, — ты поцеловала бы меня в губы — так, как целовала Ричарда Виндфилда.

Меня охватило еще большее беспокойство. Я и в самом деле — в целях предосторожности — целовалась в губы только с теми мужчинами, в которых никогда бы не влюбилась. Однако ты не мог этого знать. Ты не должен был этого знать.

Я повернулась к мини-бару и, нервничая, вытащила таблетку аспирина из бумажной упаковки. Мне было необходимо снова взять себя в руки, чтобы контролировать ситуацию, которая становилась для меня все более и более опасной.

— Будет лучше, если ты перестанешь болтать глупости. После удара по голове ты стал какой-то сам не свой, — сказала я, подавая тебе стакан с водой, но не глядя при этом на тебя. — Выпей лекарство и затем отдохни. Врач уже наверняка скоро придет.

Когда я все-таки взглянула на тебя, твои глаза впились в мое лицо, словно ядовитые жала.

— Что в твоем лице есть такого, из-за чего я не могу отвести от него взгляд? Почему я часто с удивлением ловлю себя на том, что завороженно смотрю на тебя, пытаясь запомнить — так, чтобы ты этого не замечала, — те или иные твои черты? Что это за яд, которым я отравился?

Как ты напугал меня этими своими словами, любовь моя! Когда ты произносил их, мне показалось, что ты гладишь меня по спине своими ледяными пальцами! Я едва не уронила стакан с водой себе под ноги. В твоих словах не чувствовалось ни свойственной тебе легковесности, ни иронии — в них чувствовались отчаяние и тоска человека, осознавшего, что он стал жертвой какого-то проклятия.

Судьбе было угодно, чтобы эти вопросы так и остались без ответа. Ответ на них был похоронен под тем смятением, которое вызвал у нас с тобой неожиданно раздавшийся грохот, чудесным образом не позволивший мне сказать что-нибудь такое, о чем я впоследствии, возможно, пожалела бы. Этот грохот немилосердно разорвал утреннюю тишину, отдаваясь эхом во всех уголках замка. Я сразу же поняла, что этот грохот — звук выстрела из огнестрельного оружия. От этого «ба-бах!» я содрогнулась всем телом, зажмурила глаза и прижала ладони к щекам, а нервы мои едва не зазвенели от страха. Однако не успела я и охнуть, как ты уже молниеносно соскочил с дивана и выбежал из своей комнаты в коридор. Я ринулась вслед за тобой и, завернув за угол, мы затем заскочили в комнату, дверь которой находилась в самом конце коридора. Резко остановившись — мне даже показалось, что мои ступни от натуги заскрипели, — я с трудом подавила крик ужаса, который едва не вырвался у меня при виде картины, представшей перед моими глазами.

На кровати лежало неподвижное тело Бориса Ильяновича. В голове у него виднелось отверстие, из которого струилась тонюсенькая струйка крови, казавшейся на фоне его серого опухшего лица почти черной. Пальцы его правой руки были согнуты так, будто он только что ими что-то держал — возможно, пистолет, который валялся на полу. Когда мне удалось отвести взгляд от этой ужасной сцены, я повернулась к тебе.

Ты стоял рядом со мной, словно окаменев. Твое лицо стало серовато-белым, как воск, а сам ты впал в гипнотическое состояние, из которого тебя смогла вывести только подступившая тошнота. Ты зажал себе ладонью рот и побежал в ванную.

Понимая, что у меня мало времени, я сосредоточилась, чтобы запомнить как можно больше подробностей того, что я в этот момент видела и чувствовала: в комнате царил образцовый порядок; окно было закрыто; на ночном столике стояли флакончик с вероналом и стакан, на дне которого виднелись остатки лекарства; очень сильно пахло порохом, а еще — но уже еле заметно — табаком; на персидском ковре валялось белое перо. Я хотела было подойти к трупу и осмотреть его, но за моей спиной собралась уже целая толпа. Когда прогремел выстрел, уже ни самое эффективное снотворное, ни самое сильное опьянение, ни самая большая стеснительность по поводу своего ночного наряда не смогли удержать обитателей замка в своих комнатах, и за моей спиной теперь звучали фразы на различных языках, исполненные ошеломления, тревоги и попросту страха.

Только когда толпа раздвинулась, освобождая путь хозяевам замка, представленным в данном случае герцогом Карлом (ты ведь, по правде говоря, был тогда не в состоянии кого-то или что-то представлять), до меня вдруг дошло, что это как раз та самая комната, из которой, как мне довелось случайно заметить, несколько минут назад вышел крадучись Карл.

* * *

Признаюсь тебе, брат, что на меня, считавшего себя человеком хладнокровным и отнюдь не впечатлительным, ее красота произвела в ту ночь такое умопомрачительное впечатление, что все мои органы чувств пришли в полное расстройство. Это было как гибель звезды: моментальный и сильный взрыв, после которого остается лишь облако пыли, не рассеивающееся потом в течение многих-многих тысяч лет.

В ту ночь, брат, меня осыпала с головы до ног звездная пыль…

Все началось тогда, когда я услышал, что кто-то снует по коридорам. Я в тот момент уже точно знал, что встревожило находящихся в замке гостей и что заставило их покинуть свои комнаты посреди ночи. Чего я тогда еще не мог себе представить — так это того, что все раскроется так быстро, а именно лишь через несколько минут после того, как я покинул комнату Бориса Ильяновича и зашел в свои покои на первом этаже.

Я даже не успел переодеться в пижаму, а потому мне пришлось накинуть поверх своих черных одежд просторный халат и нацепить на ноги тапочки. Затем я вышел из своих покоев и присоединился к собравшимся в коридоре людям, отдых которых был внезапно прерван раздавшимся выстрелом. Когда я подошел к последней комнате второго этажа, перед ее дверью уже собралась целая толпа. Вокруг раздавались изумленные и испуганные возгласы, почему-то напомнившие мне звуки вскипающей воды. Я прошел через эту толпу и сделал вид, что первый раз вижу то, что я на самом деле уже видел — мертвого господина Ильяновича, лежащего на кровати с пулевым отверстием в голове.

Едва я протиснулся в первый ряд зевак, ошеломленно смотревших на жуткую сцену, как почувствовал на себе ее подозрительный взгляд. Возможно, в силу того, что все остальное я здесь уже видел, все мое внимание в этот момент — словно под воздействием магнита — обратилось на ее стройную фигуру, почему-то оказавшуюся в самом центре этой ужасной сцены. Она была как цветок, изумительно распустивший все свои лепестки посреди помойки. Она была одета в легкий белый халат, и это дало повод разыграться моему сладострастному воображению. Ее непричесанные черные волосы ниспадали ей на плечи, а ее лицо без косметики демонстрировало все великолепие своей естественной красоты. Она уставилась на меня своими темными, как ночь, удивительными глазами, с вызывающим видом, без малейшего смущения выдерживая мой взгляд. Самоуверенная. Надменная. Она была богиней… Нет, одновременно тысячей богинь: и древнеримской Венерой, и греческой Афродитой, и египетской Изидой, и вавилонской Иштар, и финикийской Аштарт, и… индуистской Кали.

Только твое появление смогло отвлечь меня от нее. Ты вышел из ванной — белый как мел, с перекошенным лицом, с опухшими — превратившимися в малюсенькие щелочки — глазами и с все еще кровоточащей раной на лбу. Твое состояние было весьма плачевным. Я тебя еще никогда таким не видел. Когда ты подошел к ней, ты пошатнулся так сильно, как будто едва-едва не потерял сознание. Увидев, что богиня, снова превратившись в обычного смертного человека, стала поддерживать тебя обеими руками, я ощутил, как непонятное, но теплое и спасительное для меня чувство охватило мое существо, все еще находящееся под воздействием ее чар, и я решил взять ситуацию под свой контроль. Увидев мажордома, я отправил его вызвать полицию.