Блокадные будни одного района Ленинграда - Владимир Ходанович

Однажды в трамвае ко мне обратилась женщина:

– Мальчик, ты учишься?

– Да!

– У вас в школе есть медпункт?

– Конечно!

– Обратись туда, я врач, мне кажется – у тебя желтуха…

Позже я перебирал возможные варианты заражения инфекционным гепатитом, так по-научному называется то, что в просторечии, за пожелтевшие белки глаз, называется „желтухой“. На первом месте была совместная трапеза с крысами. Нам в школе выдали по куску повидла. Шматок размером со спичечный коробок был положен на порцию хлеба. Но это уже не был хлеб 1941–1942 годов, это был хлеб после прорыва блокады. Если что и было туда подмешано, то это, скорее всего, была пшеничная мука – булку в январе 1943-го мы еще не получали. Шансы заболеть желтухой, поев хлеб или повидло, которыми лакомились крысы, были достаточно высоки.

Но был еще один кандидат на источник заражения, это был кобчик. Имеется ввиду не рудимент хвоста, последние четыре сросшиеся позвонка, а настоящий красавец, представитель отряда ястребиных, в пестром оперении и с носом крючком. Какими судьбами его раненого занесло в блокадный город, неизвестно.

Он добрался у меня за пазухой от школы до дома, где я предоставил ему и стол и дом.

Через несколько дней у меня пожелтели глаза, и по совету врача я отправился в медпункт. Медсестра сразу повела меня в больницу…»[673].

* * *

«В начале марта [1943 г.] мы, молодое поколение, решили, что пора отправляться за трофеями. Для того чтобы отвадить таких, как мы, от поиска приключений на свою голову, власти, не мудрствуя лукаво, протянули вдоль шоссейных дорог одну нитку колючей проволоки и метров через 25–30 повесили таблички „МИНЫ“.

Отлично понимая, что мин там может и не быть, мы подлезали под проволоку и направлялись к противотанковому рву с контрэскарпом. Для того чтобы уменьшить риск подрыва, мы шли гуськом, меняя ведущего шагов через пятьдесят.

Нашей целью были советские землянки, вход в которые был расположен на полке контрэскарпа. В одной из землянок нашли цинки с патронами и карабин. <…> Для начала мы постреляли из карабина. Наконец мы приступили к главной цели нашего путешествия, – добыче патронов. Для этого мы принялись отдирать припаянные крышки от ящиков, потрошить картонные пачки и набивать карманы патронами. <…>

Следующей находкой были бронежилет, полусгнивший валенок с остатком ноги в нем и снайперская винтовка. Поскольку она была найдена под Пулковскими высотами в подсобном хозяйстве среди взрослых, трехлинейку пришлось оставить»[674].

В летние и осенние месяцы 1943 г., как сообщается в «Летописи блокады», школьники Нарвской заставы собрали и сдали на пункты сбора металлического лома 5000 кг снарядных осколков[675].

6 мая 1943 г. Исполком принял решение «О мероприятиях по сохранению зеленого фонда г. Ленинграда». Кроме текста решения, были опубликованы и три приложения к нему в виде инструкций: по оздоровлению зеленых насаждений на территории Ленинграда, «о сохранности зеленых насаждений и садово-паркового оборудования в садах и парках, отводимых под огороды» и «по засыпке траншей и „щелей“, находящихся на территории садов и парков г. Ленинграда»[676].

В решении указывалось, что «в результате отсутствия внимания и элементарных мер по уходу за зелеными насаждениями со стороны» – далее перечислялись «стороны» – «наиболее ценные сады и парки г. Ленинграда находятся под угрозой полной гибели». Перечислены 25 садов, скверов и парков отдыха (с добавлением «и другие»). И среди них – «быв. Екатерингофский парк».

Так как констатировалась «угроза полной гибели», то все три инструкции загружены запретами, регламентами и рекомендациями, обязательными к исполнению.

Например: «Ограждение участков, отведенных под огороды, в садах и парках общественного пользования воспрещается».

«Под огороды могут быть отведены газоны, на которых нет древесно-кустарниковых насаждений» – в случае же посадки овощей на цветочных клумбах и рабатках «сохраняется рисунок и подбор колеров, утвержденных садово-парковым сектором» Управления коммунального обслуживания Исполкома.

«При обнаружении оголенных поврежденных корней деревьев и кустарников произвести обрезку острым инструментом поврежденных концов этих корней, с замазкой мест среза садовой замазкой или смолой»[677].

Воспрещалась засыпка траншей строительным мусором, кирпичом, булыжником, металлическими предметами (даже в том случае, если эти предметы были извлечены при рытье этих траншей).

И только спустя год после начала кампании по развитию индивидуального огородничества одна из инструкций рекомендовала: «При наличии на огородных участках деревьев и кустарников посевные гряды устраиваются не ближе 2,5 м от стволов взрослых деревьев и не ближе 1 м от кустарников и молодых деревьев».

21 июля 1943 г. решением Исполкома «О заработной плате дворников города Ленинграда» разрешалось ее в размере 200 рублей выплачивать дворникам, работающим в домохозяйствах, расположенных на улицах, перечислявшихся в «Приложении 1». В частности, на проспекте Газа, Нарвском проспекте и Нарвской площади, в домохозяйстве № 218, располагавшемся на Сутугиной улице (д. № 9)[678]. Все остальные дворники получали по 150 руб.

В 2-3-4-этажных кирпичных жилых домах «Советской Звезды» (по Лифляндской улице) в период с 8 сентября 1941 г. по 25 мая 1943 г. более чем наполовину пострадали крыша, окна и система электроосвещения. Наполовину – водопровод и отопительная система. Менее чем наполовину пострадали перегородки, перекрытия, полы, канализация, лестницы, двери, наружная и внутренняя штукатурка. Практически не пострадали фундаменты зданий[679].

«Однажды приехала домой, а моя комната разбита. Ночевала у подруги. Потом мне дали 7-метровую комнату на первом этаже – четыре стены и все. Люди дали мне кровать, стол, стул. Вот так я начала жить.

В 1943 году наградили меня медалью„«За оборону Ленинграда“, а в 1946 году медалью „За доблестный труд 1941–1945 гг.“»[680].