Великий Александр Невский. «Стоять будет Русская Земля!» - Наталья Пронина

Сбором дани обычно руководили ордынские чиновники — баскаки, которые «представляли собой постоянный институт ханской — по сути, верховной — власти»[441]. Сборщики приезжали в сопровождении обязательной вооруженной охраны. А потому уже одновременно с переписью началось создание на Руси баскаческой военной организации. Из местного населения принудительно набирались особые военные отряды, во главе которых татары ставили своих десятников, сотников, тысячников и темников[442]. Эти отряды не подчинялись Александру Невскому и полностью поступали в распоряжение баскаков, которые строго следили за выполнением установленных повинностей и вообще за всей жизнью Руси. Отряды баскаков располагались в Суздальской, Муромской, Рязанской, Тверской, Курской и Смоленской землях. Великий баскак, которому подчинялись все местные баскаки, всегда находился при дворе Александра во Владимире и уже одним своим присутствием контролировал, связывал действия князя. Фактически отряды баскаков заменяли собой оккупационные войска кочевников и содействовали главной цели — держать Русь в полном повиновении[443]. Однако Александр шел на это, молча соглашаясь с их присутствием, дабы избежать, уберечь русские земли от еще более худшего, как он считал, варианта, — нашествия самих татаро-монгольских войск. И внимательный читатель наверняка без лишних комментариев поймет, что это значило для Великого князя-ратоборца. Но он думал о Руси…

В том же злополучном 1257 году, переписав Нижние, Владимиро-Суздальские земли, татары потребовали переписи и обложения данью Верхней, Северной Руси, т. е. Новгорода и Пскова. Известие об этом повергло гордые боярские республики в панический страх. Неизменно подчеркивавший собственную независимость Новгород, до которого татары в 1238 году не дошли всего 100 верст, теперь должен был смирить свою спесь. Новгородская первая летопись зафиксировала: «Приде весть из Руси зла: хотять татарове тамги и десятины на Новегороде»[444]. «Тамга» означала торговую пошлину (отсюда нынешняя «таможня»), «десятина» — десятую часть со всех прочих доходов города. Такого унижения новгородцы не знали никогда. Началось стихийное волнение народа. «Новгород не был до сих пор покорен татарским оружием, — писал Н.И. Костомаров, — и не помышлял, чтобы ему добровольно пришлось платить позорную дань наравне с покоренными. Вятшие люди (знать) и в том числе посадник Михалка, готовые угождать силе для своих выгод и сохранения своих богатств (выделено нами. — Авт.), уговаривали новгородцев покориться, но меньшие слышать об этом не хотели. Михалко был убит»[445]. Бунт продолжался почти год и, подчеркивает исследователь, «видимо, движение и на этот раз (подобно тому, как было в 1255 году) возглавлялось частью оппозиционной Великому князю боярской знати, к которой примкнул даже сын князя Василий Александрович»[446]. Он тоже выступил против отца, уже направлявшегося к Новгороду вместе с ордынскими послами. Да, «с тяжелым сердцем ехал тогда Александр в Новгород: едва сладив с братьями, он уже шел войной на сына»[447]. Но он снова думал прежде всего о спасении Руси.

В самый последний момент Василий Александрович[448] все-таки не выдержал и бежал во Псков. Князь Александр въехал в город при гробовой тишине на улицах, ощетинившихся лишь человеческими глазами. Однако, когда татарский посол, медленно поднявшись по ступеням на вечевой помост, зачитал требования Великого хана, толпа взорвалась вновь. Как свидетельствует летописец, новгородцы сразу отказались подчиниться и платить дань татарам. Преподнеся послам богатые дары для хана, они затем прямо предложили им «с миром»[449] убраться восвояси…

Что и говорить, выходка была дерзкой и грозила обернуться для Вольного города поистине великим разорением, гибелью многих тысяч людей, как это происходило со всеми не покорившимися Орде городами. Но в тот раз… татары действительно уехали. Уехали, по всей вероятности, лишь потому, что рядом с ними находился Русский князь. Государь, действительно готовый положить душу за свою землю. И только Бог был вправе судить его в тот горький миг.

Мы не знаем и не беремся представить, опустился ли Александр Ярославич Невский на колени перед татарским послом, чтобы просить пощады для Господина Великого Новгорода? Или лишь несколько хриплых, сдавленных слов обронил он тогда, сурово глянув на неистово орущую толпу: «Поезжайте, я справлюсь сам…» Наконец, попытался ли он еще раз убедить новгородцев, что другого выхода нет и лучше платить дань гривнами, чем жизнями? Повторим, ничего этого мы не знаем. Летописец на сей счет никаких подробностей не сохранил. Остается на века неоспоримым лишь один факт: Новгород был спасен от карательного нашествия ордынцев. Для Руси был сохранен ее крупнейший центр торговли и ремесла, ее главный и единственный в то время форпост на Севере Европы, заполучить который, как знает читатель, рвались очень многие!

Удалив из города татарских послов, Александр подтянул к нему свои собственные войска. Одновременно по приказу Великого князя во Пскове был схвачен и арестован его сын Василий (сын, первенец, преемник!..). Лишь после этого в Новгороде началось следствие и суд. Летописец прямо указывает: в первую очередь Александр Невский жестоко покарал именно тех, «кто князя Василья на зло повел» — был казнен наиболее активный зачинщик и руководитель бунта, некий «Александр-новгородец», а его сторонникам-«дружине» «овому носа урезаша, а иному очи выимаша»[450]. Новгород охватил ужас. Но иного пути у князя не оставалось. Чтобы уберечь город от всеобщего опустошения, он должен был, как пишет историк, «подготовить подчинение Новгородской республики татаро-монгольской власти»[451].