Есенин - Виталий Безруков

— В завершение хочу сказать, что некорректное поведение властей по отношению к этой паре (он повернулся в сторону сидящих рядом Есенина и Дункан) вызвало большой общественный резонанс! Возмущенные американцы выражают протест на страницах прессы. И это обстоятельство сослужит хорошую службу Айседоре: подобные газетные публикации лишь усиливают интерес зрителей к ее гастролям. Все билеты на ее первое выступление в Карнеги-холл распроданы. За Айседору Дункан! За искусство нашей великой соотечественницы!

Все выпили. Пока гости закусывали, Есенин, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание, вполголоса заговорил с сидящим рядом переводчиком и издателем Ярмолинским:

— Между прочим… в Берлине дрались за право издавать мои стихи!..

— Да неужели? И кто? — с набитым ртом спросил Ярмолинский. — Издатели?

— Издатели! Гржебин. Слыхал про такого? Да! Он выпустил целый сборник моих стихов… Я хотел бы и здесь напечатать… у меня поэма новая почти готова… стихи!.. — ответил Есенин и, глядя на жующего собеседника, подумал: «Как же вы тут все жрать горазды! Пузо, того гляди, лопнет, а он все молотит!»

— Это несерьезно, Сергей… — поперхнулся Ярмолинский.

— Александрович! — постучал его по спине Есенин.

— Сергей Александрович, Европа — это не Америка! — прокашлялся Ярмолинский. — Кстати, как вам Нью-Йорк? — спросил он, выпив бокал вина.

— Да разве можно выразить всю эту железную и гранитную мощь словами? Это поэма без слов! — с восторгом ответил Есенин. — Европа перед Америкой — все равно что старинная усадьба!..

— Ну вот! Сами понимаете! — скептически ухмыльнулся Ярмолинский. — В Европе много русских эмигрантов, особенно в Берлине… в Париже… Им это может быть интересно… А в Штатах ваш стихотворный сборник не будет иметь успеха, а главное — спроса! Такова особенность этой страны…

Есенин отрешенно посмотрел на сидящих за столом американцев. Со времени отъезда за границу он уже привык видеть вокруг себя чужие лица, слышать чужую речь, но сейчас это вдруг стало ему невыносимо. Он почувствовал, что задыхается в этом безвоздушном пространстве безразличия к нему. А со всех сторон только и слышно — Айседора, Айседора, одна Айседора! Есенин снял галстук и расстегнул ворот рубашки.

— Может, ты просто не хочешь заниматься переводом моих стихов, Авраам Моисеевич?

— Вы знаете мое отчество? Спасибо! Отчасти вы правы, Сергей…

— Александрович, запомни! — В голосе Есенина появилась еле сдерживаемая злоба.

— Да-да, Сергей Александрович! Признаюсь, мне ваше творчество органически чуждо! Вы поймите меня правильно, эта затея провалится с треском. В Америке ваши стихи о России никому не нужны! — Ярмолинский отодвинул пустую тарелку и принялся за другое блюдо, обильно полив его соусом. — Им, — кивнул он на окружающих, — нет дела до русского поэта! Вы для них просто муж знаменитой Айседоры Дункан, и не более того!

Есенин побледнел от такого откровения.

— А для вас? — спросил он.

— Давайте лучше выпьем! — ушел от ответа Ярмолинский. — Я слышал, вы виртуозно можете выпить… Так я тоже! — Он налил Есенину полный бокал.

— Я не пью! — сквозь зубы процедил Есенин.

— Давно ли? — презрительно засмеялся Ярмолинский. — Жаль, значит, мне не повезло!

— Тебе и впрямь повезло, что я не пью! А то бы я тебе показал мужа Айседоры Дункан, твою мать! — Есенин уже не мог сдерживать охватившую его ярость. Он встал из за стола. Дункан испуганно посмотрела на мужа.

— Куда, my darling? — с тревогой спросила она.

— Поссать, my darling! — крикнул Есенин. Все присутствующие с удивлением повернулись в его сторону и притихли, ожидая от этого русского чего-то необыкновенного, и Есенин не заставил себя ждать. Увидев, как Ярмолинский склонился над тарелкой, Есенин с силой ткнул его туда лицом несколько раз. Когда издатель поднялся, весь измазанный соусом, раздался гомерический хохот. Эксцентричная выходка Есенина пришлась по нраву сидящим за столом американцам. Ему дружно зааплодировали, словно циркачу, удачно выполнившему смертельный трюк.

— Не нужна моя поэзия?! — Постояв мгновение, он стремительно вышел из зала. В туалете, склонившись над раковиной, открыл кран и стал пригоршнями плескать в лицо холодную воду.

«Слава богу, не пил ничего, а то в первый же день сказал, «газетчикам на радость»… Сволочь жирная! — вспомнил он о Ярмолинском. — Еле сдержался, а надо бы прямо в морду его, в переносицу!»

Он поглядел на свое мокрое отражение в зеркале:

— Видно, зря ты сюда приехал, Сергун… У них здесь вместо глаз доллары желтые!

Поэт вытер платком лицо, поправил волосы, закурил.

«А ведь это я впервой, трезвый-то, так взбесился! — с тревогой подумал он о случившимся. — В Европе тоже не как брата родного встречали! Ненавидят многие, но уважают! А тут, на тебе, сразу: обухом по башке — муж Дункан… и все!.. Ну-ну! Поглядим, господа хорошие!»

Сделав несколько глубоких затяжек, он бросил окурок в урну, еще раз глянул на себя в зеркало, улыбнулся и подмигнул:

Казаться улыбчивым и простым —

Самое трудное в мире искусство.

Когда Есенин вернулся в зал, Ярмолинского за столом уже не было, и об инциденте, казалось, все забыли, только женщины изредка бросали на него любопытные и кокетливые взгляды, полные восхищения.

— Серьеженька, муж! Лублу! — Дункан обняла его за шею и поцеловала в губы. — Предлагаю тост за моего мужа — великого русского поэта Сергея Есенина!

— Хватит, Изадора! — оборвал ее Есенин. — Пошли отсюда… в номер пошли… а то я сейчас тоже напьюсь!.. Я тоже дриньк виски! Yes! Хочешь?

— Нет виски! No! Дриньк, Серьежа! — всполошилась Дункан. Она встала из-за стола. — Дорогие друзья! Я благодарю всех за радушный прием, но мой муж и я устали с дороги. Я жду всех на «Вечере танца», 7 октября, в Карнеги-холл. Начало моего турне! Сол Юрок, надеюсь поможет вам с местами! — Она одарила всех лучезарной улыбкой и, подхватив Есенина под руку, вышла из зала, провожаемая аплодисментами.

Все последующие дни были заняты подготовкой к первому выступлению Дункан. По нескольку часов, стоя в номере перед зеркалом, она тщательно подбирала наряды для своих танцев. Заметно нервничала. Ее волновало настроение мужа. Есенин, неподвижно сидя в кресле, равнодушно глядел на нее, как на манекен, меняющий одежду, и курил папиросу за папиросой. Кажется, впервые за всю свою недолгую супружескую жизнь он почувствовал, что страсти почти не осталось, а раз так…

— Серьеженька! — прервала его мысли Дункан, опустившись перед ним на колени. — Изадора хочет, чтобы Езенин выходиль на сцену после танца, в рашен костюм!

— На кой черт?!! — нахмурился Есенин. — Пуркуа? Зачем?

— Америка должен видеть мой муж! Гений России! Публичный успех — это гарантия известности и славы. Тебя должен знат американский народ.