Михаил, Меч Господа. Книга 2. Подземный город Содома - Гай Юлий Орловский

– Ага, – сказал Азазель с мрачным удовлетворением. – Видите вон там, у дальней стены, изящный такой столик на белых ножках? Что на нем возлежит в такой томной позе?

– Я не вижу, – сказала Аграт жалобно.

– Я тоже, – буркнул Михаил.

– Это неважно, – произнес Азазель с аристократической небрежностью короля. – Главное, оно там лежит и манит. А когда пойдешь к нему, то либо пол провалится, либо из стен вылетят арбалетные стрелы и просадят насквозь в десяти местах… А то и что похуже.

– Что может быть хуже?

Азазель пожал плечами:

– Да много чего. Люди изобретательны. Плюнет огнем, что не гаснет на тебе, еще не самое худшее. На меня уже несколько раз плевали… Нет, не здесь, в других местах. Тоже интересных и романтичных. Люди вообще полны романтики и тяги к одухотворенности. В общем, не останавливаемся, идем дальше, словно мы дураки и ничего не видим.

Аграт сказала жалобно:

– Но я в самом деле ничего не вижу!

– Меня видишь? – спросил Азазель.

– Тебя-то вижу, – протянула она удрученно.

– Должна радоваться, – сообщил он. – Это же самое главное в жизни – увидеть Азазеля… Увидеть и умереть!

Она спросила растерянно:

– А умирать зачем?

– Потому что, – объяснил он свысока, – ничего лучше уже не увидишь! Я совершенство, еще не поняла?.. А ты все на Мишку смотришь, я все-е-е замечаю!..

Михаил прошел вслед за ним под стрельчатой аркой в следующий зал и сразу ощутил трепет во всем теле. Помещение с его пространством, удаленными стенами и высоким сводом слишком величественно и почти пугает возвышенной строгостью. Тот, кто строил, несомненно, обладал душой, если передал в вырубленной в камне пещере одухотворенность и вознесение духа, торжество высокого начала над низменными чувствами.

– Эй, самец черепахи, – окликнул далеко впереди Азазель, – не отставай! А то из-под кровати высунет лапу что-то ужасное и утащит в темноту.

Михаил догнал бегом, спрашивать, где он видит кровать, не стал, не стоит нарываться на очередную ехидность, пошел рядом злой и настороженный, держа пистолет наготове, а палец на спусковом крючке.

– Да, – пробормотал он, – впечатляет… Столько труда… А зачем?

Азазель посмотрел в его сторону с легким презрением.

– Те, кто ничего не делает лишнего, – сказал он, – остались животными или ангелами. Люди отличаются тем, что много творят нерационального, лишнего, что потом оказывается нелишним… а если в самом деле лишним, то все же это что-то им дает…

– Ничего не понял, – сказал Михаил. – А пояснее нельзя?

– Нельзя, – сообщил Азазель со вздохом. – Слишком сложные истины не для детского ума, а упростить не удается. Вон Аграт сопит в две дырочки и помалкивает… Какой ангел или человек в здравом уме станет надрывать жилы и строить египетские пирамиды, когда можно лежать на диване и попивать вино?.. Но пирамиды уже двадцать веков изумляют мир.

Михаил прервал:

– Заткнись или скажи, зачем эти настолько обширные подземные храмы?

– А для красоты?

– Чего-чего?

– Непростительно, – сказал Азазель с чувством. – Впрочем, откуда тебе знать о красоте?.. А вон посмотри на разинутый рот Аграт, туда не только ворона влетит, но и стая страусов вбежит с разгону…

Аграт обиделась и приотстала, а сам Михаил раздраженно дернулся, но поинтересовался сдержанно:

– Это же сколько земли нужно было поднять на поверхность! А в те времена только лопатами… даже сперва кирками, а потом корзинами!

– Ангелам не понять, – согласился Азазель. – Да я и сам не понимаю, если честно, я же умный, а все горе, как недавно услышал, от ума… Могу только сказать, что люди, несмотря на эти глупые выходки, продолжают умнеть и развиваться. Или… развиваются именно благодаря этим выходкам?

Подошвы почти беззвучно опускаются на совсем не стертые каменные ступеньки, вытесанные из массивных глыб камня и уложенные как будто вчера, Михаил сперва светил фонариком, затем под сводами вспыхнул и озарил все неяркий приглушенный свет.

Михаил оглянулся на Азазеля, тот усмехнулся и развел руками.

– Ладно, – буркнул Михаил, выключил фонарик и сунул в карман. – За такое применение магии убивать не буду. Но на суде ответишь.

Азазель внимательно осматривался на каждом шагу. Михаил бесстрашно прошел вперед, а как иначе, когда в арьергарде идут Бианакит и Аграт, от которых ничто не укроется, а за ним присматривают особенно внимательно, он же человек, самое слабое звено команды…

Даже не оглядываясь, он улавливал идущий от ее тела чувственный жар, и нужно держаться стойко, как выстаивал святой Антоний в пещере, одолеваемый искушениями.

В следующем зале сразу от входа увидели на стенах барельефы. Михаилу почудилось что-то знакомое, но рядом Азазель проворчал обиженно:

– А где мой аверс?

– Ашмодея тоже нет, – утешил Михаил. – А ведь он царь всех демонов!.. Наверное, недостаточно вредил людям?

– Вредил он достаточно, – заверил Азазель ревниво. – Правда, и помогал тоже очень даже заметно. Соломону не только построил великий Храм, но и устроил брак с царицей Савской… Может, поэтому?

– Но он уговорил Соломона, – напомнил Михаил, – выстроить идолы, чтобы люди поклонялись демонам?

Азазель сказал с неудовольствием:

– Соломон уже тогда предвидел приход толерантности и политкорректности! Быть нетерпимым к чужому мнению – нехорошо.

– Хорошо, – возразил Михаил.

– Почему?

– Потому что правильно, – отрезал Михаил. – Смотри под ноги.

Азазель ловко перепрыгнул неширокую трещину, но глубиной она, казалось, достигает самого ада.

– А вот статуи люблю, – сказал он с чувством, – я же близок к народу? Они понятнее как вид искусства. Ух ты, целый ряд!.. Это кто?

Он остановился, рассматривая первую из статуй, что высечена, как и остальные, тоже расположенные в длинный ряд, в граните, но раскрашена в оранжевый цвет.

Подошли Бианакит и Аграт, Бианакит сказал коротко:

– Кетэв Мирири.

Кетэв Мирири, он же демон полуденного зноя, может обжечь так, что откинешь копыта, потому жгуче-оранжевый, вторая статуя изображает Сартию, князя нечистых снов, этот выглядит гордым и величественным, хотя ранг его не слишком уж и высок. Когда кому-то из людей посылается вещий сон, подручные Сартии поспешно вмешиваются, превращая сон в кошмар или добавляя что-то неверное. Потому по-настоящему вещих снов не бывает, обязательно там есть ложь. Сон вообще-то шестидесятая часть смерти, потому утром человек считается нечистым, ему нужно обязательно омыться или хотя бы сполоснуть руки, так как нечистота сна в родстве с нечистотой мертвечины вообще.