Игрушка Двуликого - Василий Горъ

Впрочем, мучиться нам пришлось сравнительно недолго – минут через двадцать такого «бега» склоны ущелья начали постепенно понижаться, камни – измельчали и наконец превратили тропу в подобие дороги.

Само собой, я тут же попытался ускориться, но в этот момент Арвен вдруг замер как вкопанный и принюхался:

– Дымом пахнет, ваш-мл-сть! И жженой костью…

Я втянул в себя воздух и ничего не почувствовал. Вернее, почувствовал свой собственный «аромат» – вонь сукровицы и гноя, смрад от местами обуглившихся нагрудника и наручей и вонь пота.

– Ты уверен?

Вместо ответа парень сорвал со спины лук, вытащил из-за пазухи кожаный мешочек и торопливо его развязал.

Я тут же сдвинул пояс так, чтобы чекан оказался под рукой, поправил перевязь с метательными ножами, поудобнее перехватил посох, затем дождался, пока Шалый набросит на рога тетиву, и повелительно мотнул головой – мол, веди.

Повел. Но не по тропе, а вдоль склона. Добрался до узенькой расщелины, скользнул внутрь, ящерицей взлетел вверх и, на миг замерев у края, жестом предложил подниматься к нему.

Я взобрался следом, встал враспор между двумя подходящими камнями, осторожно выглянул наружу и онемел: в центре небольшой полянки, видимой как на ладони, отчетливо выделялось здоровенное выжженное пятно. А в его центре высился прогоревший остов погребального костра…

– Если… Унгар… меня… похитит… я… уйду… из жизни… – простучало сердце. Потом на миг сжалось от дикой боли и застучало снова: – Так, как Аютэ… Так, как Аютэ… Так, как Аютэ…

– Куда вы, ваша милость?! – чуть слышно донеслось из-за спины.

Я изо всех сил сжал зубы, чтобы не заорать от страха, и, все ускоряясь, понесся вниз по склону, до рези в глазах вглядываясь во все увеличивающийся черный круг.

Нырнул в низину, перескочил через узенькую нитку ручейка, взлетел на небольшой пригорок и почувствовал, что сердце начало биться с перебоями: на опушке леса между ветвями двух кряжистых дубов чернела хейсарская бурка. А под ней высилась огромная груда лапника, накрытая аж двумя походными одеялами!

Перед внутренним взором тут же замелькали картинки из недавнего прошлого – дорога в Шаргайл, ночевка в лесу и шалаши, сделанные хейсарами. Я тут же остановился, зажмурился, истово взмолился всем Богам сразу, моля их не отворачиваться от моей жены, и… услышал зловещее карканье[206]за спиной!

– Я прошел Путь и возвращался в храм! – выдохнул я, разворачиваясь на месте.

Ворон склонил голову набок, недобро посмотрел на меня правым глазом и переступил с ноги на ногу.

– Я ехал в храм! – чуть громче повторил я, чтобы заглушить возникшие в памяти слова короля: «…по дороге к границе нам придется заехать в Фьерн, Тьюварр и Ирригард…» И уточнил, чтобы было понятнее: – С женой, которая должна была разделить мое Темное Посмертие!

Ворон посмотрел на меня левым глазом, расправил крылья и взвился в воздух.

– Мы ехали в храм!!! – срывая горло, заорал я. – В храм, слышишь?!

Вестник не слышал. Вернее, не хотел слышать – метнулся на Полночь и исчез за кронами деревьев.

– Мы ехали в храм… – в последний раз выдохнул я, сгорбил плечи, повернул голову к шалашу и наткнулся взглядом на араллух Мэй, валяющийся рядом со смятыми одеялами…

Перед глазами потемнело, а в левом подреберье кольнуло так, как будто в него вогнали раскаленный штырь.

– Только не это!!! – хрипло выдохнул я, с трудом переставляя подгибающиеся ноги, добрался до араллуха, наклонился… и рухнул на колени: рядом с его рукавом в луже крови лежал кусок человеческого языка…

Восьмой день второй десятины третьего травника

…Поравнявшись со Свечой, приметным камнем, за которым начинались земли, принадлежащие хейсарам, Неддар вскинул правую руку над головой и дважды сжал пальцы в кулак. Видимо, слишком резко – леди Амалия, за последние сутки не сказавшая и пары слов, дернулась, как от удара, и вжала голову в плечи.

– Мы въехали в Шаргайл… – подъехав к ней поближе, глухо сказал король. – Вон на той скале, которая напоминает надвратную башню Северных ворот Аверона, сидят дозорные. А знак, который я подал, означает, что нам нужно сопровождение…

Девушка безучастно кивнула и, опустив взгляд, снова ушла в свои мысли.

Поняв, что ее не расшевелить, Латирдан пожал плечами, пришпорил коня и поехал навстречу семерым всадникам, вылетевшим из Облачного Ущелья…

…Увидев состояние ара’д’ори Неддара, Барго Безусый, единственный лам’наш’ги Ракташей, трижды щелкнул языком – и его воины, выполняя приказ, мгновенно разделились: четверо образовали ближнее кольцо, прикрыв Латирдана своими телами, еще двое пронеслись мимо, чтобы при необходимости отсечь возможных преследователей, а сам десятник, подъехав к королю, врезал правым кулаком по своему нагруднику:

– Твое Слово, адвар!

– Мне и леди Амалии – свежих коней. Возницам дать по желтку и отправить восвояси. Телегу с голосами[207]отправить в сарти увея. Вторую, с телом Гарташа Плети, – к Бараньему Лбу…

– У-уэй! – негромко выдохнул Барго, соскочил на землю и подвел своего скарца королю.

Спешившись, Неддар подошел к коню баронессы, подал ей руку и вдруг понял, что девушка еле держится в седле.

– Леди? Может, вы все-таки переберетесь в телегу? До Шаргайла еще далеко…

Услышав его голос, Амалия захлопала ресницами, нахмурилась и отрицательно замотала головой:

– Нет, сир, я еду с вами…

Неддар вгляделся в изможденное лицо баронессы, задержал взгляд на черных кругах под ее глазами и дорожках от слез на щеках и в который раз за последние три дня почувствовал, что сгорает от ненависти.

«Уничтожу!!!» – мысленно прошипел он, рывком задрал правый рукав, выхватил из ножен наш’ги и нехотя вернул его обратно, увидев на предплечье аж четыре свежих надреза.

Само собой, его порыв не остался незамеченным – Безусый, успевший забраться в седло коня Латирдана, изменился в лице. Но, слава Снежному Барсу, смог удержаться от вопросов…

…Несмотря на поздний час, Шаргайл не спал: на оу’ро и стенах всех сарти до единого горели факелы, а перед Бараньим Лбом собралась огромная – человек в двести – толпа воинов, состоящая из ори’шеров и ро’ори.

Оглядев первые ряды встречающих и не увидев среди них ни одного аннара, Неддар удовлетворенно оскалился – получив сообщение Безусого, увей, не медля ни мгновения, собрал Большой Совет.