Книга катастроф - Александр Юрченко

По иронии судьбы в апреле 1204 г. город был захвачен и разграблен собратьями по вере: венецианцами и воинством Четвертого крестового похода. Талисманы не спасли Константинополь. Более того, в небесах не было ни одного знака, предвещавшего беду. Некоторым наблюдателям это обстоятельство показалось удивительным.

Византийский историк, свидетель бедствий, Никита Хониат пишет:

Презрение греческого историка к западным рыцарям, забывшим истинные цели крестового похода, сочетается со списком так и не случившихся знамений. Ни небеса, ни талисманы не спасли город. Рискну предположить, что сообщения хроник, где катастрофам предшествуют знамения, написаны после событий. В реальности бедствия приходят внезапно и неотвратимо.

Спустя восемьдесят лет итальянский хронист Салимбене, никогда не видевший красот Константинополя, пишет, что по взятии города латинянами «греки наконец поняли, что свершилось наконец то пророчество, что запечатлено на вратах (ибо много там изображено пророчеств и на самих вратах, и на привратных столбах, и смысл их понять можно не раньше, чем они исполнятся)». Видимо, такова судьба всех пророчеств, ибо неисполнившиеся пророчества подлежат забвению. «В городе Константинополе в храме Святой Софии есть некая колонна и некие врата, украшенные барельефами на исторический сюжет, смысл которых нельзя постичь, если разглядывать каждый в отдельности. Сказано о мудрости, что она “знает давно прошедшее и угадывает будущее”, Прем. 8,8. В Послании же апостола Павла к Евреям, 4,13, говорится о премудрости Божией, что “все обнажено и открыто перед очами Его”» (Салимбене де Адам. Хроника, с. 595, 667).

Пикардийский рыцарь Робер де Клари был вовлечен в круговорот событий 1204 г. На его глазах пророчество, о котором пишет Салимбене, было признано свершившимся. Дело происходило так:

Колонны, украшенные великолепной резьбой, представляли свободное поле символов, позволяющих читать знаки Судьбы. Настаивая на предопределении событий, латиняне находили оправдание своим кощунствам. Существует точка зрения, что никаких кощунств и не было.

Косвенным свидетельством, указывающим на стремление венецианцев оправдать свои кощунства при разграблении Константинополя, являются пророчества, которые сочинялись по мере удаления события. Так, в польской хронике XV в. Изложено очень странное пророчество:

Перейдем к талисманам. В Константинополе XIII в. было несколько старинных памятников, с судьбой которых жители связывали судьбу самого города и даже всей империи. Памятники обрели мистическое значение талисманов, которые будто бы при самом основании города поставлены были по указаниям сивилл во охранение его от варварских нашествий и действительно оберегали надежнее всех стен и рвов. Жители были убеждены, что пока эти памятники целы, до тех пор торжество их над врагами будет несомненно, и что все изображенное на барельефах памятников с течением времени должно непременно исполниться. Поэтому эти памятники считались не только оборонительными, но и пророчественными талисманами города.

О том, что произошло со знаменитыми конными статуями, рассказывает Никита Хониат. Жажда разрушений, охватившая западных рыцарей, не поддается уразумению. Медные скульптуры они переплавляли в жалкие монеты. В первую очередь завоевателей заинтересовали талисманы, чья сила была направлена против самих завоевателей.

«Латиняне решились разрушить старинные пророчественные талисманы города Константинополя, изобретенные в древности (правда ли это, не могу верно сказать) для ограждения и обороны его от всяких явных и тайных вражеских нападений, и преимущественно те из них, которые, по народной молве, были воздвигнуты против их племени. Таким образом, низринув с пьедесталов и растопив на огне несколько других медных статуй, они обратили внимание также на переднее левое копыто медного коня, который стоял посреди Таврской площади на четырехугольном пьедестале из белого мрамора, держа на своем хребте какого-то необыкновенной силы и поразительной наружности всадника. Впрочем, и сам конь, покрытый весь чешуйчатой сбруей и представленный изгибающимся, с поднятыми вверх, как бы при звуке трубы, ушами, изумлял не менее всадника тщательностью художественной отделки во всех подробностях. Одни говорят, что это был Пегас, а всадник — Веллерофонт; другие, напротив, думают, что группа изображала Иисуса Навина верхом на каком-нибудь коне, и точно — поза всадника представляла человека, который правую руку простирал к течению Солнца и движению Луны, как бы повелевая им остановиться, а в ладони левой руки держал медный круглый шар. Отбив молотками копыто коня, латиняне нашли под ним пробитую насквозь гвоздем и облитую свинцом со всех сторон статую человека, похожего более на какого-нибудь болгара, чем на латинянина, как прежде все думали. Найденная статуя была немедленно отдана литейным мастерам на расплавку, и латиняне сделали все это совсем не из робости, как может кто-нибудь подумать в упрек им, но потому что, употребляя все средства и пробуя все способы никогда не выпускать из своих рук раз завоеванного города, они не хотели оставить без внимания даже толков в подобном роде, которые, конечно, недаром всеми повторялись, — мало того, они придали этим толкам серьезное значение и, не пренебрегая для своей цели ничем, нашли нужным уничтожить их в самом основании» (Никита Хониат. История. 16).