Сажайте, и вырастет - Андрей Рубанов

– Чего? – не выдержав, грубо выкрикнул я. Глаз канул. Грянули засовы. Дверь распахнулась.

– Фамилия?

– Рубанов!

– Выходим!

1

Все пьяные вечера похожи друг на друга; каждое похмельное пробуждение тяжело по-своему.

Прошло три года с тех пор, как они меня отпустили.

И вот – все смешалось в моем доме. И в голове. И вообще в жизни.

– Ты алкоголик и наркоман,– сказала мне жена сегодня вечером. – Ты – конченый человек! Ты деградировал! Ты стал хуже, чем был!

Слушая упреки возмущенной подруги, я дипломатично безмолвствую.

– Ты спился,– громко констатировала женщина,– полностью! Ты на краю! Ты играешь с огнем!..

Да, она попала в точку. Это совершенно ясно. Ее счастье, что она не знает всего. Не догадывается, насколько далеко зашло мое увлечение. Суточная доза – бутылка коньяка или водки. Пятьсот граммов. Три граненых стакана. Каждый вечер. А в течение дня – несколько обязательных папиросок с марихуаной.

Скрытный и хитрый, я не афиширую перед супругой свое оригинальное хобби. Тщательно прячу бутылки – как пустые, так и полные. Пакетики с травкой, мундштуки, чилимы и прочие приспособления для курения наркотика храню в тайниках. Проветриваю комнаты и чищу зубы. Но женщина тонко чувствует запахи, она внимательна к мелочам, она замечает все странности в моем поведении. Фиксирует излишнюю задумчивость, рассеянность, беспричинные приступы веселья или печали; она знает все. Я четко вижу, что она еще любит меня, но уже не уважает. Мое пристрастие к ядам сильно разочаровывает ее.

– Потише,– прошу я. – Пожалуйста, говори тихо. Соседи услышат.

– А мне плевать! – у нее звонкий, довольно грубый голос. – Пусть слушают! Пусть все знают, на какой позор ты меня обрекаешь!

Далее последовала эмоциональная, невыносимо мелодраматическая тирада про то, как я изуродовал и разрушил жизнь, красоту и молодость. Всем известно, как страшно бьют по нервам подобные дамские монологи. В тот момент, когда Ирма, с лицом, побагровевшим от бессилия достучаться до моего здравого смысла (а его попросту нет), оскорблено уходит с кухни (все семейные скандалы почему-то достигают своего пика именно на кухне), я наливаю себе еще.

Выпив, сижу несколько минут. Отдыхаю. Сейчас бы планчика курнуть, говорю я себе и немедленно осуществляю задуманное. Стаканище бухла и джойнт – вот что помогает мне прожить каждый мой день.

Покурив и успокоившись, я оделся, взял деньги, ключи от машины и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

За что мне даны такие страдания? Почему меня подвергает остракизму моя собственная жена? Я отсидел в тюрьме. Я вернулся. Я пытаюсь наладить новую жизнь. Но пока сижу в полной и окончательной нищете. Без работы, без денег, без здоровья, без перспектив. Обременен семьей и долгами. В такой ситуации, на самом краю, балансируя на грани полного срыва, разве не имею я права напиться до беспамятства? Впасть в кому? Выключить, к чертовой матери, каналы связи с внешним миром?

Много лет – всю свою молодость – я жил с ощущением, что не просто живу, а прыгаю по жизни через три ступеньки. В двадцать два – я был нищий студент, в двадцать четыре – бизнесмен с сигарой, в двадцать семь – банкир и финансист. Теперь, в тридцать два, я опять неимущий засранец. Что мне делать? Что мне делать?

Остается одно: затуманить мозги, чтобы горечь поражения не отравила разум.

Я НИЩИЙ ЗАСРАНЕЦ! Я НИЩИЙ ЗАСРАНЕЦ!

Возможно, спускаясь на лифте с шестнадцатого этажа, я выкрикнул эти слова вслух. Не исключено также, что я громко озвучил свои мысли отнюдь не в лифте, а уже на улице, у подъезда, на пути к автомобилю. Во всяком случае, группа молодежи, мирно расслабляющаяся подле входа в дом, при моем появлении затихла. Или это мне только показалось. Настоящие торчки все очень подозрительны – они легко впадают в состояние гипертрофированной тревоги, известной как «измена».

Так или иначе, я все-таки добрался до машины, влез в салон и уже внутри полноценно завис.

Магнитофона и радио в моем автомобиле нет. Я себя не уважаю и не разрешаю себе тратить деньги на ерунду. Зачем мне музыка? Она будет успокаивать меня и лечить. Успокоенный, я решу, что в моей жизни – полный порядок. А ведь это не так.

Сейчас – сидя в машине, во дворе многоквартирного дома, приятным вечером в середине весны – я пообещал себе, что завтра же куплю магнитолу. И стану, как в лучшие времена, кататься по городу под грохот гитар и барабанов.

Но тут же крепко загрустил. Лучшие времена давно прошли. Когда торчишь на дряни, легко перепутать лучшие времена и худшие.

Я выкурил сигарету, посидел еще, завел мотор и проехал двести метров до ближайшего магазинчика – там купил бутылку пива и покатил обратно.

Все-таки семейные скандалы нельзя практиковать слишком часто. Они убивают.

Пиво я открыл и выпил на пути домой. Неторопливое путешествие по кривым, но гладко асфальтированным проездам мимо нескольких огромных домов (не менее тысячи человек живет в каждом) доставляет мне удовольствие. Музыку, да, хорошо было бы послушать. Но я презираю себя и не стану баловать ею свои нервы. А ведь когда-то я не мыслил жизни без рок-н-ролла.

Вдруг вспомнилось, что за несколько дней до того, как меня арестовали, я сменил все компакт-диски в своем автомобиле. Выбросил Джаггера, «Агату Кристи»; поставил блюзы и баллады. С утра до вечера в машине гудели готические баритоны Леонарда Коэна и Ника Кейва или любимая мною, сотни раз прослушанная, грустнейшая песенка «Зи-зи-топ», повествующая, как я понял, о парне, умоляющем свою девушку вернуть голубые джинсы. Гив ми бэк, хрипло стонал бородатый греховодник, май блю джинс, бэби. Стало быть, штаны у ребят – одни на двоих. Подружка взяла поносить – да так и ходит... Вот такой сопливый саунд вдруг понадобился мне взамен бешеных барабанов и гитарных запилов. Подсознание, очевидно, уже понимало, какое будущее меня ожидает, готовило психику к стрессам. Перестраивалось. Требовало для себя медленных минорных гармоний. Иными словами, я предчувствовал свой крах.

...Когда я допил и вернулся в квартиру, жена уже спала. Что мне и требовалось. Понятно, что сегодня в супружеской постели места нет. Придется пристроиться на диване, в дальней комнате.

Ночью мне приснился я сам – мрачный, сосредоточенно бегущий вдоль стенки в прогулочном дворике Лефортовского следственного изолятора.

2

В половине восьмого утра я встал. Разбудил сына. Мы сели завтракать.

– Пап,– спросил семилетний отпрыск,– а ты наркоман?

– Нет, конечно, – ответил я. – С чего ты решил?

– А я вчера вечером слышал, как мама тебя ругала...

– Она преувеличила.

– А наркоманы – это вообще кто такие?