Седой Кавказ - Канта Хамзатович Ибрагимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот же день, вечером, он встретился с генеральным прокурором Чечено-Ингушской АССР Некрасовым в его квартире.
– Ну ты Домба даешь! – воскликнул хозяин. – То так просишь, то совсем иначе… Мы ведь еле-еле от этой принципиальной дуры Россошанской избавились, обошли ее, а ты вновь пускаешь дело наоборот… Что? Ее сын – друг твоего родственника? Да о чем ты говоришь? Что это, детсад что ли? Ну, как скажешь, только из-за того, что мы друзья. Только пойми, что это в принципе новое дело, новые издержки, так сказать.
– Сколько? – взмолился Докуев.
– Я не знаю… Ну-у-у, примерно столько же… А что ты возмущаешься, думаешь легко из белого сделать черное или наоборот…Кстати, я на днях в Москву должен лететь, а там затрат столько… И это дело там на контроле, сам понимаешь… Да, и еще, пора повстречаться и переговорить с Переверзевым.
– Может быть, вы позвоните, – умоляет Докуев.
– А что я буду звонить, ты сам его не хуже меня знаешь… Да и он в курсе всего. Небось ждет, пока ты на поклон явишься… Однако скотина он кровожадная… Ты слышал последний анекдот о нем? Так слушай. Наш уважаемый председатель Верховного суда республики – Переверзев – отчитывается на коллегии в Москве и жалуется на тяжесть службы в самом неспокойном регионе страны. После его доклада Председатель Президиума говорит: «Ну, раз товарищ Переверзев устал за девять лет службы в Чечено-Ингушетии, переведем его в Рязанскую область». Как ошарашенный вскочил наш «бедный» судья, кричит с места: «Смилуйтесь, так что мне до пенсии впредь на одну зарплату жить придется?» Ха-ха-ха, – хохочет прокурор,- вот с таким нашим другом тебе надо договориться, дорогой Домба. – Некрасов панибратски хлопает Докуева по плечу, – вот тогда ты узнаешь, что я действительно твой друг.
Председатель Верховного суда республики, тоже любитель русской бани, давний знакомый Докуева. При встрече он жалуется Домбе, что до пенсии всего два года осталось, а в Москве еще нет квартиры. Правда, есть в Минске и Пятигорске, но там проживают семейные дети. Когда Домба заговорил о своих хлопотах, Переверзев совсем озадачился, стал суровым. Конечно, он в курсе этого «уголовного беспредела», и ему очень тяжело идти наперекор закону, но раз друг просит… Судья боится сам вслух называть требуемую сумму, выводит ее на листке и ставит жирную точку.
– Да вы что? – вскричал Докуев.
– А мне надо еще с прокурорами поделиться, – уже ласково говорит судья.
– Так я с ними договорился.
– А в Москве? – не унимается высокое должностное лицо. – Да и вообще, Вам ли Докуев возмущаться? У Вас такие возможности. Мы все знаем… Это мы на одну зарплату живем, верно Родине служим. Посмотрите, какое у нас помещение суда, само здание скоро развалится… Просто мы, судьи, не можем на чужом горе свое счастье возводить. Вот и ютимся в этом захолустье.
Домба невольно осмотрелся: действительно, до того все мрачно и тягостно. Судья, видимо, угадал мысли просителя:
– Правильно Докуев, – улыбнулся он поверх толстых очков, – в этом здании все должно давить на подсудимого. Здесь сама атмосфера должна угнетать всяк вошедшего… Кара за преступление неизбежна. И мы строго блюдем этот принцип социалистического строительства.
– Так это здание и до революции было, – невольно выдал свои познания Докуев.
– Правильно. И вечно будет, пока стоит Святая Русь!
…В конце октября состоялся Верховный суд республики: Докуева Анасби осудили на десять лет лишения свободы, а Эдишева Зайнди на два года условно, освободив из-под стражи прямо в зале суда.
В те же дни семья Докуева переселилась в новый дом. Теперь на старости лет у Алпату и Домбы большая, шикарно обставленная спальня с отдельным санузлом и другими премудростями интимной супружеской жизни. Домба рад бы спать в отдельной комнате, однако ревнивая Алпату так спроектировала дом, что несчастному супругу негде уединиться, и он волей-неволей вынужден разделять большую импортную кровать с вечно храпящей костлявой супругой.
…Уже который час Домба не спит, ворочается, все вспоминает череду событий последних месяцев, в который раз с ужасом в уме подсчитывает понесенные убытки и моральные ущемления, а жена все еще не выключает свет и все еще возится с бельем, напевая под нос какие-то шутливые песенки.
– Выключи свет! – крикнул Домба, все так же лежа спиной к жене.
– Ну что ты так сердишься, – не обижается Алпату. – Нам радоваться надо, новость какая! Просто дух захватывает!
– Что еще за новость? – привстал от неожиданности Домба в кровати.- Неужели ты замуж выходишь?
Алпату аж засмущалась, капризно скривила губки, даже стала строить мужу глазки.
– Неужто Бог так милостив ко мне! – продолжил Домба тему.
– Нет, успокойся, милый! Я – твое счастье – останусь с тобой до могилы.
– У-у-у! – завыл муж и чуть не прослушал окончание фразы Алпату.
– Джансари замуж выходит.
– Как замуж? – удивился Домба.
– Вот так… Так что готовь денежки, да не скупись, как обычно. Первую свадьбу играем.
– Какая свадьба? Разве у чеченцев, когда дочь выходит замуж, свадьбы играют? Наоборот, у нас все должно быть тихо и спокойно.
– Это у колхозников, – небрежно махнула рукой Алпату, – а мы люди современные, с нас люди пример берут.
– Ну и жалко мне этих людей… Туши свет, старая дура!
– Ты деньги давай! Доченьке все понакупить надо. В Москву полечу.
– Если бы ты выходила замуж, я бы все что имею отдал бы, а у твоих дочерей барахла столько, что ближайшие двадцать лет им покупать ничего не надо.
– В том-то и дело, что барахло, – не сдавалась Алпату. – Ты видел, что дочь Ясуева носит?
– Ясуев – секретарь обкома. И я прекрасно знаю, что у Ясуева жена русская, и поэтому дочь одевается скромно, порядочно, а не как твои – в гирлянды бриллиантовые.
– Ой, видел бы ты его дочь на свадьбе Алданова. Колье огромное,