Пирамиды Наполеона - Уильям Дитрих

— Разве мне не положено сопровождать вас на побережье?

— Бонапарт считает, что ваше присутствие в Каире будет залогом моего возвращения. И я обязательно вернусь. — Я хлопнул его по плечу. — Всех нас в этом доме теперь объединило общее дело, гражданин Аш. Ты же не предашь меня, верно?

Он гордо выпрямился.

— Ашраф будет охранять этот дом, как свою жизнь.

Мне не хотелось тащить тяжелую винтовку в небольшое плавание по завоеванной стране, но оставлять ее на виду было рискованно. По здравом рассуждении я напомнил Ашрафу о сверхъестественных силах и страшных проклятиях, а потом спрятал оружие, включая и томагавк, в одном из саркофагов Еноха. Там они будут под надежной защитой.

Как ни странно, Тальма ничего не сказал по поводу моего решения доверить медальон египтянам и даже кротко спросил Астизу, не хочет ли она передать с ним какие-нибудь письма в Александрию. Она не захотела.

Мы наняли местную фелюгу, чтобы спуститься по Нилу. Эти удобные парусные суда, быстро скользившие под своими треугольными парусами вверх и вниз по медленному течению Нила, считались здесь таким же обычным средством речных перевозок, как наемные повозки с ишаками на улицах Каира. После нескольких минут утомительных переговоров мы наконец взошли на борт, и наш рулевой, ни слова не понимавший ни по-французски, ни по-английски, отчалил от берега в сторону Абукира. Нам вполне хватило языка жестов, чтобы отправиться в это развлекательное путешествие. Когда мы оказались в плодородной дельте, ниже по течению от Каира, меня вновь поразила извечная безмятежность прибрежных селений, жители которых, казалось, даже не заметили появления французов. Жизнь текла своим чередом. Крестьяне подгоняли ослов, впряженных в тележки с огромными копнами соломы. Мальчишки резвились на мелководье, не обращая внимания на крокодилов, лежавших, точно бревна, в тихих заводях на солнечных берегах. Стаи белых цапель с шумом взлетали с островков зеленеющего тростника. Серебристые рыбы мелькали между стеблями папируса. В лоскутах зеленых водорослей дрейфовали с юга Африки цветы кувшинок и лотосов. Девушки в ярких одеждах, сидя на плоских крышах домов, раскладывали на солнце красные финики.

Течение уже давно плавно несло нас к морю, когда Тальма вдруг нарушил молчание.

— Я не представлял себе, что так легко можно завоевать целую страну. Несколько сотен погибших, и мы уже хозяева колыбели мировой цивилизации. Знал ли Бонапарт, что его ждет такой быстрый успех?

— Легче захватить страну, чем управлять ею, — ответил я.

— Точно. — Антуан лежал, привалившись к борту, и лениво разглядывал проплывающие мимо пейзажи. — И кем мы, собственно, стали: повелителями знойного пекла, мух, навоза, бешеных собак и невежественных крестьян. Властителями сена-соломы, бескрайних песков и цветущих вод. Но поверь мне, именно из такого дерьма и создаются легенды.

— Ну, как журналист ты у нас профессионал по части легенд.

— Да, благодаря моему перу Наполеон станет провидцем. Он разрешил мне отправиться с тобой, потому что я согласился написать его биографию. Грех отказываться от такого предложения. Он сообщил мне, что враждебные газетчики страшнее тысячи штыков, но, объединив наши усилия, мы вместе достигнем славы. Можно подумать, я этого не знал. Чем более героическим я его изображу, тем скорее он удовлетворит свои амбиции и все мы вернемся домой.

Я с улыбкой воспринял этот пресытившийся взгляд, с каким французы стали смотреть на жизнь, пройдя череду вековых войн, королей-деспотов и террора. Мы, американцы, более наивны, честны и искренни, а потому и гораздо чаще обманываемся.

— И все-таки вряд ли ты не заметил красот, присущих этой стране, — возразил я. — Меня потрясло многообразие ее растительности. Заливные долины Нила просто райский сад, и он так резко сменяется бесплодными песками, что можно провести границу клинком сабли. Астиза говорила мне, что египтяне называют эту плодородную область черной землей, по цвету наносов, а пустыню — красной землей, по цвету песка.

— А я называю все это бурой землей, из-за множества грязных домишек из сырцового кирпича, вздорных верблюдов и орущих ослов. Ашраф поведал мне историю о потерпевшем кораблекрушение египтянине, чудом избежавшем смерти. После долгих скитаний он, как Одиссей, вернулся домой. Его верная жена и дети бросились к нему навстречу. И знаешь, какими были его первые слова? «О, а вот и мой славный осел!»

Я усмехнулся.

— Чем ты собираешься заниматься в Александрии?

— Мы же оба помним, какой там рай. Мне хотелось кое-что записать и выяснить некоторые вопросы. Уж поверь мне, здесь можно сочинить книги гораздо более увлекательные, чем «житие» Бонапарта.

— Интересно, сможешь ли ты разузнать об Ахмеде бин Садре?

— А ты уверен, что именно его видел в Париже?

— Не совсем. Было темно, но голос был таким же. Мой проводник нес фонарь на длинной палке с вырезанной на конце змеиной головой. Кстати, в Александрии Астиза спасла меня от змеиного укуса. Кроме того, он почему-то проявлял ко мне слишком большой интерес.

— Наполеон, похоже, полагается на него.

— А что, если на самом деле этот бин Садр старается не ради Бонапарта, а ради ложи египетского обряда? Что, если он агент графа Алессандро Силано, так страстно возжелавшего заполучить пресловутый медальон? Что, если он имеет отношение к убийству несчастной Минетты? Всякий раз он обшаривал меня взглядом, словно выискивал подвеску. Так кто же он на самом деле?

— Ты хочешь, чтобы я стал твоим частным сыщиком?

— Просто осторожно наведи справки. Мне надоели сюрпризы.

— Я иду по следам истины. От начала и до конца, с головы до… — Он выразительно глянул на мои ботинки. — До ног.

Я мгновенно понял его завуалированное признание.

— Так это ты спрятал мои ботинки на Ориенте!

— Я не прятал их, Итан, а просто позаимствовал для обследования.

— А притворялся, что ничего не знаешь.

— Я скрыл от тебя некий секрет, как ты скрыл от меня медальон. Я опасался, что ты потерял его во время нападения на нашу карету, но тебе неловко в этом признаться. Мне ведь удалось уговорить Бертолле взять тебя в экспедицию отчасти именно из-за этого медальона, а когда мы воссоединились в Тулоне, ты не захотел показать его мне. Что я мог подумать? Чувствуя определенное обязательство перед нашими учеными, я попытался выяснить, какую же игру ты затеял.

— Это была не игра. Просто всякий раз, как я показывал этот медальон или рассказывал о нем, на меня начинали валиться неприятности.

— И я помог тебе сбежать от них. Ты мог бы хоть немного доверять мне.

Да, он ведь рисковал собственной жизнью, помогая мне, а я обращался с ним почти как с посторонним. Неудивительно, что он стал подозрительным.

— А ты мог бы не трогать мои ботинки, — тем не менее проворчал я.

— Разве хитроумные тайники защитили тебя от подброшенной в кровать змеи? А что там все-таки за история со змеями? Ненавижу этих тварей.