Базилика - Уильям Монтальбано

Первое, что я сделал, это смыл дорожную пыль, для чего потребовалось раздобыть целлофановые мешки и обернуть повязку на руке, чтобы я, ай-ай, ее не намочил. Вы когда-нибудь пытались найти целлофановые мешки в Риме воскресным вечером в доме, где живут семинаристы? Все это не прибавило мне желания заниматься тем, чем я был вынужден заняться, а именно — пойти к семинаристу по имени Петр Муэсен, флегматичному датчанину (так я думал) со второго курса факультета теологии.

Это был высокий, худой молодой человек с остро выступавшим кадыком и самыми лучшими мозгами в этом учебном заведении. Когда я вошел, он съежился.

— Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил, — сказал он из дальнего угла маленькой комнаты, сидя, склонив голову к коленям, на аккуратно застеленной кровати.

— Я брат, а не священник, Петр. И пришел сюда не для того, чтобы говорить с тобой о грехах, а для того, чтобы просить тебя об одолжении.

— Простите, брат. Я думал, отец ректор…

Он осторожно прощупывал почву.

— Просить меня об одолжении? Разве вы не разговаривали с отцом ректором?

— Да, я разговаривал с ним, Петр. Он рассказал мне, что ты питаешь плотские чувства к одному из наших студентов.

— Правда, брат Пол. Это Огастус, — сказал он, назвав темноволосого, хорошего телосложения студента-первокурсника из Австрии, у которого было больше мускулов, чем мозгов. — Огу красивый. Мне хочется его трогать.

— Огастус знает, что он тебе небезразличен? Ты его, гм, трогал?

— Нет, конечно, нет. Мне так стыдно. Ох уж мне этот ректор-шмектор.

— Давай разберемся, правильно ли я понял. Последние несколько дней на тебя накатывает желание. И ты побежал рассказывать ректору. Ты думаешь, что не годишься в священники.

Губы дрожат, вот-вот брызнут слезы. Пристыженные небеса.

— Петр, ректор просил напомнить тебе — убежден, он тоже испытывал подобное, — что на определенной стадии обучения каждый священник сталкивается с подобными искушениями. Вот что это. Искушения. Они посылаются, чтобы испытать нас. Это могут быть женщины, алкоголь или даже воровство. Искушения существуют для того, чтобы их побеждать. Как только ты их победишь, ты станешь лучшим священником, потому что выдержал испытание. Вот что ректор просил передать тебе.

А вот что сморщенный старый ублюдок сказал в действительности: «Избавь этот дом от его присутствия, брат. Сейчас же». Что, он предполагал, я сделаю? Отправлю бедолагу ночевать на железнодорожный вокзал?

Я всего лишь брат, но кое-какая власть у меня есть. Какая-то часть моего вранья достигла цели. Я видел, что настроение Петра потихоньку меняется, поэтому решил продолжить.

— Я хочу помочь моему другу священнику, который сейчас в больнице. Это непростое задание, и если ты сочтешь его слишком тяжелым, пожалуйста, скажи.

Теперь он сидел на краю кровати, выпрямив спину, и внимательно слушал.

— Отец Лютер выздоравливает после тяжелого ранения, но у него небольшая потеря памяти из-за травмы. Я хочу, чтобы ты стал его компаньоном и помог ему восстановить память.

— Но как я узнаю…

— Ты будешь ходить на занятия, как обычно, каждое утро. Потом ты будешь посещать больницу и подробно рассказывать отцу Лютеру, чему вас учили в этот день. Принеси ему свои книги. Если он решит, что знает тот или иной предмет, ты остановишься и расскажешь ему что-нибудь еще. Если он не помнит, ты будешь рассказывать ему все, что знаешь; читать свои записи по тому или иному курсу с самого начала, если будет необходимо. Ты будешь питаться в больнице и спать там, пока отец Лютер не будет уверен, что сможет обходиться без тебя. Ты сделаешь это, Петр?

— Да, оте… брат. Я смогу! Я сделаю!

У Лютера был статус особо важной персоны, поэтому, когда некоторое время спустя мы с Петром появились в больнице, никто не осмелился предупредить меня о том, что часы посещений закончены. Когда я вошел в палату, Лютер разговаривал с монахом, который за ним ухаживал.

— Эй, смотрите, кто вернулся с бала. С кем танцевал, Пол?

— По правилам Ватикана танцевать могут только епископы и вышестоящие. Мы же должны тяжко влачить ноги.

Я рассказал ему о Петре.

— Отлично. Моим ребятам есть чем себя занять, а не сидеть со мной еще и по ночам, — сказал он. После того как другой монах ушел, Лютер жестом указал на толстую повязку, которую не смогла должным образом спрятать даже рубашка с длинным рукавом, и тихо сказал: — Расскажи мне про руку, Пол. Это случилось в Неаполе?

Я рассказал ему об усатом нападавшем. Его глаза сузились, и я увидел, что в них зажегся старый огонь.

— Когда нападают в такой ситуации, как на тебя, защититься невозможно. Пока раздаешь причастие. Мерзавец. Повезло тебе с дароносицей.

— Да, но хорошая новость в том, что охотятся они за мной. Может, это никак не связано с папой. Надежда на это есть, хотя боюсь, что слабая.

Мы еще немного поговорили на эту тему, стараясь разбавить страх фамильярностью, но, как бы я ни старался нарезать яблоко, сердцевиной его всегда оказывался папа. Круг уменьшился, приближался час расплаты.

Один, два, три.

Джимми Кернз. Лука Карузо. Густаво Видаль.

Три священника, три союзника папы. Мертвы.

Четвертый — брат Пол. На очереди. Но Лютер уже ранен; сопутствующий ущерб.

Если в этом заключалась логика, последовательность; если так бьют барабаны мщения, то ничего не остановить.

Пять.

Его святейшество Пий XIII.

Затем Лютер сказал:

— Парень, который в меня стрелял, я не очень его разглядел, но запомнил образ, лицо, правда. Я бы точно узнал его, приди он сменить мне судно, только усов у него не было никаких. Я уверен.

Двое наемных убийц? Один для меня. А другой для папы?

Когда я уходил, Лютер сказал:

— Одна вещь об этом пареньке, Петре. Он должен будет… — Лютер сделал паузу, чтобы обдумать то, что хотел сказать, — …ну, что касается всего этого, обучать меня. Возможно, я кое-что знаю, чего-то нахватался. Но точно знаю, что многие из этих знаний должны быть гораздо глубже. Боюсь, я не одолею.

— Не переживай ты так. Есть простой выход.

— Какой?

— Если ты решишь, что для тебя это слишком мудрено, то сможешь стать простым братом.

Он снова рассмеялся, смех прежнего Лютера. Угроза миновала. У меня в глазах стояли слезы благодарности, когда я и моя ноющая рука покинули больницу.

Следующее утро я провел в офисе Франко Галли, рассматривая на экране компьютера фотографии светских и духовных лиц с ватиканскими паспортами.

Предчувствие меня не обмануло, еще до полудня я вернулся в больницу с фотографиями, чтобы Лютер посмотрел на лица. Среди них была фотография мексиканца по имени Луис Кубильяс. Два года назад, когда была сделана фотография, у него были прямые усы. Тогда он начал работать в «Ключах».