Наездницы - Энтон Дисклофани

Я боялась, что он больше не придет. Но он пришел. Уже на следующий день. Как и накануне, он отправил Декку наверх, за что я ему была очень благодарна. Но в то же время меня это пугало.

– С Деккой все в порядке?

Я кивнула. Он огляделся в поисках своего напитка. Один бокал он уже прикончил. Я ожидала, что его голос начнет срываться, а жесты станут менее точными. Алкоголь превращал мистера Холмса в мальчишку.

Присматриваясь к нему, я заметила, что сустав его мизинца распух и как будто чем-то растерт, а чуть повыше запястья кожа у него более сухая. В своих грезах я этого не видела. Точно так же было с Джорджи. Я мечтала о наслаждении, которое буду испытывать, ощущая его прикосновения. Но когда он это делал, я обращала внимание на самые неожиданные детали – на то, какой костлявый у него локоть, на то, что от него пахнет прелым сеном.

– Ты слышала о семье Леоны? – спросил он.

Я удивилась. Он никогда не говорил со мной о других девочках. Это было не по правилам.

– Да, – ответила я, – все слышали.

– Неужели? – Он улыбнулся и начал теребить запонку. С виду это были старинные запонки. Наверное, достались ему от отца или деда. – И что же все слышали?

Его тон меня смутил.

– Это не мое дело, – сказала я.

Я не хотела, чтобы он считал меня излишне любопытной.

– Разве это соображение когда-нибудь кого-нибудь останавливало? В таком месте, как это, совершенно неестественно не интересоваться делами других людей.

Все это происходило так быстро! Милый и добрый мистер Холмс менялся на глазах, превращаясь в совершенно ужасного типа.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– О, разумеется, ты все понимаешь. Ты только и делаешь, что за всеми наблюдаешь, разве не так? Ты наблюдаешь за этими глупышками. Они рассказывают тебе о своих горестях, и ты их слушаешь, но ничего не рассказываешь о себе.

– Я бы не сказала, что они так уж часто мне что-то рассказывают.

– Ты за ними наблюдаешь. Я это знаю, потому что иногда наблюдаю за тобой. Я вижу, как ты крадучись ходишь по лагерю, незаметно скользишь мимо девочек – и все замечаешь… – Он помолчал. – Теа, твое лицо все время неподвижно. Ты держишься особняком. Что должны думать о тебе другие девочки?

Я с трудом сдерживала слезы.

– Вряд ли они обо мне вообще думают.

Я чувствовала себя совершенно беззащитной. Мамино письмо пришло почти неделю назад, но до сих пор каждое ее слово ранило и жгло. Я и представить себе не могла, что если еще когда-нибудь увижу свой дом, то только глазами постороннего человека. Он был потерян для меня навсегда. Будет ли следующий хозяин Саси любить его так же сильно, как я? Мне это казалось невозможным. Я проводила с Саси больше времени, чем с Сэмом. По тому, как он настораживал уши, я знала, испуган он или просто взволнован. По тому, как он пощипывал меня за плечо, я понимала, он сердится или заигрывает со мной.

– Вряд ли ты на самом деле так думаешь.

Если бы он был моим другом, я бы спросила у него, почему он так жесток со мной? Так безжалостен? Но он не был моим другом.

Я встала.

– Мне пора идти.

Какой же я была дурой! Я не стала ни доверенным лицом мистера Холмса, ни его другом. Я была всего лишь глупышкой и сплетницей, ни больше ни меньше. Нет, все обстояло еще хуже: мистер Холмс был уверен, что я считаю себя лучше других. Но все было как раз наоборот! Сначала у меня мелькнула эта мысль, но в следующее мгновение явилась другая, которая и показалась мне истинной: я действительно лучше остальных. Я не позволяла себе чересчур привязываться к лагерю, потому что в глубине души считала себя лучше всех этих девчонок. Я знала больше, чем они, понимала больше, и вообще, меня ожидала совершенно иная жизнь.

Я прошла мимо него к шкафу, где висело мое пальто, и начала вертеть ручку. Я не знала, как его открыть. Я никогда его сама не открывала. Где эта Эмми? Она должна была находиться здесь. Она должна была прервать этот разговор, остановить мистера Холмса. Я хотела сказать ему, что то, что меня ожидает иная жизнь, совершенно не означает, что эта жизнь будет лучше, чем у других. В моменты отчаяния я была готова отдать все, что у меня есть, за возможность исправить то, что я натворила.

В ушах у меня шумело, и я услышала его, только когда он остановился у меня за спиной. Я приросла к месту. Ни за что на свете я бы не обернулась и не посмотрела ему в лицо. Он провел пальцем по моему позвоночнику.

– Ты всегда держишься очень прямо, даже когда крадешься. Я не говорил тебе, что прежде всего я обратил внимание на это, когда ты приехала сюда с отцом? На то, что у тебя идеальная осанка! – Его палец продолжал опускаться по моей спине и замер у самого копчика. – Вряд ли я тебе это сказал. Не думаю, что у меня была такая возможность, верно? Теа, Леоне придется уехать. Все рухнуло. И продолжает рушиться. У меня даже с грамматикой проблемы.

Его голос смягчился.

Я обернулась к нему, и он коснулся моей щеки.

– Прости, Теа. Похоже, я способен поступить низко. Это все неправильно, – произнес он и быстро вышел из комнаты.

Я открыла шкаф, только когда услышала его шаги наверху, в комнате Декки. Я пыталась застегнуть пальто, но мои руки тряслись. Обе руки. Ужасно тряслись. Раньше мои руки никогда не дрожали.

Я вышла наружу и направилась к своему домику. Там больше никого не было. Я знала, что девочки сейчас в Зале, и это меня радовало. Все было в полном порядке. Наши аккуратно сложенные ночные сорочки лежали в ящиках. Тщательно закрученные флаконы с лосьонами и духами стояли на умывальниках. Доуси еще утром застелила наши постели, а затем поправила их после тихого часа. В домиках находились наши личные вещи – фотографии в рамочках, картинки из журналов, пурпурные бархатные коробочки с украшениями. Мы, подобно призракам, населяли эти домики, которые на самом деле нам не принадлежали.

Я чувствовала себя обманутой. Меня привлекла его доброта, а теперь эта доброта исчезла, но я все равно его хотела. Я хотела его еще сильнее, если только это было возможно.

Я не стала даже прикрываться. Здесь никого не было. Никто не видел, как я вздернула юбку до пояса, поставила ноги в грязных туфлях на стеганое одеяло и начала двигать рукой так резко, что потом у меня там саднило. Никто меня не слышал. Никто не видел пятно крови. Никто не поинтересовался, почему я так долго смотрела в окно, что я там так высматривала. Ничего, ничего.

Я подсела к туалетному столику, оседлав стул, как лошадь. Я ездила верхом, даже когда не сидела на лошади. Я постоянно думала о лошадях. Я проводила в седле не больше двух часов в день, а остальное время ходила по земле, как обычная девочка. Но даже моя походка была немного неровной, как будто я сошла на сушу с корабля.

Я была на подъеме. Я преодолевала все препятствия с запасом в дюйм. В два дюйма. Мистер Альбрехт использовал меня в качестве примера для девочек из других групп. «Вот как это должно выглядеть!» – говорил он. Однажды он мне сказал, что я не грациозная всадница и не ласкаю взоры, зато моя техника безупречна.