Ярость берсерков. Сожги их, черный огонь! - Николай Бахрошин

Понятно, такому грозному воину, как я, не к лицу лишнее веселье. Но на этот раз даже мне было не утерпеть. Много пришлось смеяться, когда я рассказывал Кутре, походному князю, как мы ловили конунга свеев.

Сначала думали, утонул он вместе с остальными пришлыми. Но хитрый свей отсиделся где-то в реке, как Водяной Старик отсиживается в омуте, когда родичи ловят рыбу, бредут оравой с сетью вдоль берега.

Конунг появился на берегу внезапно. Оказавшись при топоре, срубил одного дозорного. Лютый он на топор все-таки… Но тут и мы, остальные ратники, подоспели на их призывные крики.

Свей не стал сечься один со всеми, побежал в лес. Заробел, надо думать. Кто нас, всех скопом, не заробеет? Мы, чтоб понятно сказать, и сами себя робеем, когда разойдемся до бойкой удали!

Так и погнались за ним со всех ног. Но быстро убегал свейский князь. Сильно напугался нашего огня и железа, хотя и конунг. Никак не могли догнать. Мужики пускали вслед стрелы, но и те терялись среди густого леса.

Долго гнались, чтоб понятно сказать. Обкладывали с разных сторон, как зверя в облаве. Смех один. Думали, уйдет от нас этот конунг, скорый ногами, как топором. А он сам себя подловил. Потом, тут-то главный смех, понесся он, как кабан сквозь кусты, в запретный Черный лес. Где живет мохнатый лесной народ Ети, которые хоть и не звери, но и не люди. Не, смех один, чтоб понятно сказать! Я сам не видел, зря врать не буду, но Творя-коваль говорил, прямо так, на бегу, секанул конунг топором ихнего етенка. Тот, бедолажный, аж заверещал на весь лес.

Ну не дурак ли? С Ети связался, выбрал с кем! Не зря говорится, повадится волк с медведями силой тягаться, ходить ему с драной пастью. А Ети – они же крепче медведей!

Не, рассказывал я, мы за ним не побежали туда. Была охота. Попадешь лесному народу под скорую руку, как комара придавят. Они живут сами по себе, когда их не трогаешь. А задеть – мало никому не будет, все знают.

Кутря молча, внимательно слушал меня. Улыбался в половину рта. То ли моим словам, то ли своим думкам радовался. Доволен, однако. Как он ловко придумал поджечь ладьи свеев горючей земляной кровью, что смешали с вонючим камнем, я, к примеру, до сих пор не возьму в разум. А я ведь не из последних дураков, меня сам Зеленя-старейшина всегда отличал на посылках. И другие старейшины посылают куда подальше.

А как строго он учил родичей кидать стрелы из диковинных луков, что устанавливают на подставах и натягивают втроем. Сначала-то никак в цель не попадали, потом ничего, навострились. Настоящий князь! Сам не видел, а рассказывают – двух свеев срубил, те и глазом не успели моргнуть…

И все-таки, рассуждаю я, без чародейства никак здесь не обошлось, чтоб понятно сказать. Не зря они с Сельгой ходили к волхвам, пили с ними волшебные чары. Волхвы тоже не всякому наливают. А этим – да, отличили их. Понятно теперь, почему ратная удача улыбнулась родичам. Я б тоже, к примеру, мог додуматься призвать на подмогу чародеев. Только не додумался. Еще встретили бы меня волхвы посохом поперек всей спины, родичи потом засмеяли бы…

Так или иначе, победили пришлых! Две ладьи сожгли, как одну. А сколько их ратников побили, потопили в реке, посекли на берегу без кольчуг и оружия…

– К Ети, говоришь? Ну хорошо, коли так, – сказал мне Кутря, выслушав до конца. Отличил меня князь. – Пусть конунг воюет с Ети, раз есть охота.

– Во-во, – подхватил я. – Пусть воюет. Ужо Ети засунут ему в задний рот его длинный топор. И через передний вынут!

Я опять засмеялся, представив такую потеху. Мужики, стоящие рядом, тоже грянули хохотом. Вот я сказал! Быть мне остроумцем не хуже Веленя…

– Ну, что ж, свеи сами себя не жалеют. И нам по ним не пристало печалиться, – сказала вдруг Сельга, когда мы все отсмеялись.

А ведь верно она сказала, подумал я. Словно в чистую воду глянула до самого донышка. Вот баба, даром что молодая, даром что баба, а умом рассудительней мужика матерого. Все родичи про нее так говорят. Скажет, говорят родичи, а ее слова как серебро можно подбирать. Хорошо Кутре род вести за собой при такой-то бабе под боком…

Вот привалило мужику счастье! Оно, счастье, известно, идет тишком, да придет с мешком. И князь он теперь, и победитель свеев. И как раз с ним сговорилась дева-краса на общую жизнь. Немного не дождалась, чтоб понятно сказать, пока бы я совсем не возмужал и не заслужил почет среди родичей. А я бы взял ее…

– Слушай, а правда, что вы, косины, малых едите? – спросил Весеня.

– Каких малых? – не поняла Окся.

– Ну, детей, значит, – объяснил парень. – Своих которые. Сказывали, если рождается у вас дите здоровым, сильным – того, значит, в семью, а если слабеньким уродится – на куски порубите и в котел. Чтобы те, которые сильные, значит, вдоволь ели…

– Глупости говоришь! – от досады и злости бывшая полонянка Окся даже подняла голову, в упор глянула на парня яркими фиалковыми глазами.

Красивые глаза!

Сколько он добивался, чтоб полонянка подняла взгляд от земли. И говорить с ней пробовал, бывальщину сказывать, как резал свеев без удержу, и смешить пытался – все без толку. А разозлил – сразу вскинулась.

Вот как надо, оказывается, отметил он про себя, бабу не смехом, так злостью точно можно донять. Вон как обожгла взглядом! Но и сама смутилась, конечно, опустила глаза, завесилась густыми ресницами.

Весеня жадно смотрел на нее. Красивые глаза, никогда не видел он такого необычного цвета. И не только глаза… Волосы – пеной, грудь – волной, ягодицы – налитыми яблочками. Глянешь на нее, и огонь внизу разгорается, впору сжимать колени до стука и рот до зубовного хруста, так хочется взять ее всю…

С тех пор как поймали ее в лесу, Окся так и прижилась у поличей. Тогда по горячке не предали смерти, а потом и подавно остыли. Зеленя-старейшина взял ее к себе в семью, под свою руку, к своему огню. Не как жену взял, как дочь. Сказал, мол, внуков мне народишь, будут мне вместо сына Злата, будет кому мою старость тешить. Теперь, когда родичи снялись с места, отправились искать счастья в другие земли, полонянка шла вместе с новой семьей. К женщинам она быстро привыкла, шушукалась с ними, тетешкалась, а вот мужиков до сих пор боялась. Как кто подходил поближе, сразу каменела и глаза в землю…

– Глупости говоришь, – снова сказала Окся, не поднимая глаз. – Наслушался небось невесть от кого и болтаешь.

– Обратно сказать, может, и глупости, – примирительно согласился Весеня. – Мне про то Корень сказывал, ты его не застала, его еще когда свеи убили. Еще раньше…

– Болтал твой Корень.

– Может, и болтал, – снова согласился Весеня. – Я и то удивлялся тогда – как это можно – детей есть? В них – будущая сила рода. Вы же не свеи, у вас, косинов, и боги такие же, и живете вы по законам Прави…

Окся молчала. Весеня тоже помолчал, вспоминая Корня. Ругать покойника не по чести, дух может насмерть обидеться, а хвалить вроде тоже не за что…