Тайны Истон-Холла - Д. Дж. Тейлор

— По совести сказать, — заметил мистер Кэднем вскоре после ухода мистера Деннисона, — давно не видел тебя в таком паршивом настроении.

— Ты прав.

И это все, больше коллеги не обменялись ни словом. Сидя за столом и не сводя взгляда с того места, откуда мистер Деннисон произнес свой приговор, Джон Карстайрс так и кипел от возмущения. Если тебя дома упрекают в недостатке решительности — это одно. Но если тот же упрек повторяется, притом дважды, с перерывом буквально в несколько минут, посторонними — это совсем другое. В результате Джон Карстайрс до конца дня буквально рычал на служащих, попадавшихся ему в коридоре, набросился на курьера, обругал клерка и даже с мистером Баундерби, зашедшим задать какой-то вопрос, говорил сквозь зубы.

— Говорю же, — повторил мистер Кэднем, когда они после окончания рабочего дня спускались вместе по лестнице, — вид у тебя на редкость свирепый; сам-то ты это чувствуешь?

— Правда? — рассмеялся Джон Карстайрс. — Что ж, я впрямь готов разорвать кого-нибудь на части, и чем быстрее, тем лучше. Но не беспокойся, Кэдди, тебе ничто не грозит.

И все же никого Джон Карстайрс на части не порвал. Он пошел к себе в клуб, выслушал рекомендации официанта и поужинал в одиночестве, размышляя о своих ближайших перспективах. «Я просто обязан, — говорил себе мистер Карстайрс, — что-то предпринять», — но что именно, он понятия не имел. Перебирая в уме свои неудачи — дело миссис Айрленд, положение в торговом управлении, перспективы выдвижения в парламент от округа Саутуорк, — Джон Карстайрс не смог придумать, как ему сдвинуться с места. Неожиданно вспомнилось, бог весть отчего, утреннее письмо от мистера Крэбба. Говоря откровенно, оно ему не понравилось: джентльмены, встречающиеся в обществе, в таком тоне друг с другом не говорят. Совершенно случайно, пока он сидел за столиком и размышлял над своими бедами, мимо него прошел приятель-юрист — в Линкольнс-Инн он чужак, но о мистере Крэббе и его делах ему наверняка известно.

— Карстайрс, ты? Как поживаешь? Слышал, в парламент выдвигаешься?

— Да. Впрочем, там видно будет. Ничего еще не решено. Слушай, есть свободная минутка? Мне поговорить с тобой нужно.

— Конечно, валяй.

И неожиданно мистер Карстайрс рассказал о том, как в поисках следов миссис Айрленд его мать ездила в Норфолк, о своих взаимоотношениях с мистером Крэббом. Он поделился не всеми подробностями, но и сказанного хватило, чтобы заинтересовать приятеля, которому, как выяснилось, — опять-таки к удивлению Джона Карстайрса, — кое-что об этом уже было известно.

— А-а, та самая красавица вдовушка, что чахнет в обществе своей Синей Бороды. Слышал, слышал.

— Ну и как ты думаешь, какую игру ведет Крэбб?

— Крэбб? — Приятель Джона Карстайрса улыбнулся так, как умеют только законники: вкрадчиво и неопределенно. — Крэбб, мой мальчик, — самый уважаемый старый юрист из тех, кто когда-либо надевал парик или получал задания от вельмож. Правда, до меня доходили слухи — учти, слухи, — что раз или два он едва не пересек черту. Впрочем, тут мне лучше умолкнуть.

— А вот как раз и нет, — невнятно пробормотал Джон Карстайрс, которому очень хотелось услышать о куче самых разных вещей.

Но приятель уже отошел, и вскоре клуб наполнился людьми и воздух сделался синим от табачного дыма. Джон Карстайрс оказался за ломберным столиком с тремя-четырьмя игроками, чьей компании он вообще-то обычно избегал. Но за невозмутимым видом, демонстрируемым партнерам по висту, кипели страсти. «Если вопрос о том, какую игру ведет мистер Крэбб, это не демонстрация решимости, — спрашивал он себя, — то что же?»

ИЗ ДНЕВНИКА ПРЕПОДОБНОГО ДЖОШИА КРОЛИ, ВИКАРИЯ ИСТОНА

21 ноября 1865 г.

Зима наступила рано. Пошли в рост остролисты и все такое прочее; люди говорят, это является верным знаком. Гуляя сегодня по дорожкам, я увидел сорокопута, клюющего дохлую мышь, которую он затащил на верхнюю жердь забора. Человек я, мне кажется, не суеверный, но эта картина — пустынное место, настойчивые, монотонные удары птичьего клюва — наполнила меня каким-то потусторонним ужасом.

22 ноября 1865 г.

Вечера мрачные и угрюмые, туман низко висит над серыми полями. Письмо от Маргессона, он недавно женился и наслаждается жизнью в Девоншире. Как же я завидую его удаче! Он пишет, что «супружеская любовь — это высшее из земных наслаждений, даруемых нам Богом». Вот бы мне его испытать — ведь последние два года я живу здесь едва ли не в полном одиночестве. Отправил ответное письмо Маргессону, пожелал ему счастья.

25 ноября 1865 г.

Как ни странно, записка от Дикси — приглашает меня зайти. За последний год он сильно изменился, сник как-то, поседел. На вопрос, отчего я не видел его в церкви, ответил уклончиво. Выпив по бокалу мадеры, мы уселись у него в кабинете: любопытное место, ясно свидетельствующее о научных интересах хозяина. В какой-то момент, указав на жабу с конечностями, пришпиленными к анатомическому столику, и рассеченным тельцем, он спросил, верю ли я, будто животные наделены чувствами. Я ответил, что животные воспринимают мир почти так же, как и мы, но только не в такой мере. Бык, например, может оплакивать утрату хозяина, но горе его не похоже на наше, человеческое. В доме пустынно и мрачно, дорожки неровные, заросшие, за окном завывает ветер.

27 ноября 1865 г.

Решил отложить свою «Защиту епископата» — она перестала мне приносить даже малейшую радость.

1 декабря 1865 г.

Сегодня еду в Эли по приглашению мистера Марджорибэнкса. Тоскливая поездка по длинным узким дорогам, проложенным через топи, простирающиеся, на сколько видит глаз. Унылые, суровые места. Приход явно женский, хотя, если не ошибаюсь, мистер Марджорибэнкс — вдовец. Долгие, хорошие разговоры — как глоток свежей воды после долгих месяцев, проведенных в пустыне. Настоятель расспрашивал о раскольничестве, о его влиянии в приходе, я честно сказал, что думаю: раскольничество подрывает церковь, наносит такой же вред людям, как, допустим, публичный дом, и мой долг — проповедовать Слово Божье в согласии с заповедями, не считаясь ни со вкусами, ни с предрассудками. По-моему, он остался доволен таким ответом. Множество людей, в большинстве своем мне не знакомых. Если говорить о женщинах, мисс Марджорибэнкс — самая приятная.

5 декабря 1865 г.

Снова в доме. Дикси не может подняться со стула из-за какого-то недомогания (артрит? Пальцы у него скрючены, ладони распухли), но принял меня весьма учтиво. Лакей все время рядом — поправляет подушки, придвигает подставку для ног и т. д. Заставил меня осмотреть несколько образцов — чучело куницы, которую, по его словам, недавно поймали в Инвернессшире. Зверек на воле, должно быть, очень проворный. Два яйца скопы — оттуда же. Дикси платит по пять фунтов за каждую такую штуковину, и это кажется мне чистым грабежом. Дикси спросил, признаю ли я ценность науки. Я ответил, что любая область знания, позволяющая проникнуть в тайны Вселенной, созданной Богом, разумеется, вызывает у меня понимание. Но есть вещи, которых лучше не знать. Говорили о мистере Госсе, Лайелле, загадках камней и т. д.