Драконий катарсис. Изъятый - Василий Тарасенко

Папе? Моя усмешка напомнила комету с кривым хвостом. Правильно. Да пошло оно все… И они все туда же. Не хочу жить только для себя. Пойду к сыну. Холодный солнечный мир начал удаляться, как будто я погружался в яркое море, разглядывая поверхность над собой.

И рыжий малыш стал огненной вселенной, в которой замерли секунды и атомы. Его голос взбаламутил мир насмешкой:

— Тебе пора выбирать. Больше нельзя быть над всем. Или ты откроешь свое сердце настоящим чувствам, или уснешь. Я дам тебе время, папа. Бесконечно много времени. Целых три удара сердца.

Первый удар сердца

Здесь красиво, в этом странном месте, куда меня закинул рыжий некто. Буду называть его Лисом. Как Марата, после того новогоднего праздника, где он был в костюме лисенка. Как же мы намучились, сочиняя мальцу отличный рыжий хвост с белой кисточкой. Мой лисенок… Ты был так счастлив, взлетая под потолок из моих рук.

Диковатая идея забрезжила в сознании. Отчетливо вспомнился момент перед аварией. Красное пятно на дороге мне не померещилось. В свете фар на асфальте сидел настоящий любопытный рыжий лис. Его странные глаза фиолетово отразили свет за миг до того, как мои руки рефлекторно скрутили баранку, уводя машину в сторону.

Эти безумные дни в загадочном мире вечного ливня. Фиолетовая девчонка с острыми ушами и вздорными идеями. А ведь она похожа на лисенка. Как и этот рыжий призрак, увлекший меня в неведомую вселенную, где вместо звезд бесконечность северного сияния со всех сторон. Красный голос беззаботно вмешался в мое созерцание:

— Папа, ты узнал меня! Ура!!!

— Маратик? — недоверчиво спросил я, падая в бездну. Теплая ладошка, сияющая прозрачной радугой, поймала меня за руку, и красный голос торопливо сказал:

— Нет, папа! Нет! Не сейчас! Ты еще не сказал мне самого главного! Не уходи, прошу тебя…

Чего я ему не сказал? Не знаю, не помню, не живу. Облегчение в его голосе слышится журчанием ручейка:

— И не вспоминай, папа. Ты должен жить, а я буду жить рядом с тобой. Ты ведь заберешь меня из этого страшного места, да?

— Я тебя больше никуда не отпущу и никогда не оставлю, — прошептал я, выбросив из головы все сомнения. Так ли уж это важно, брежу я или слышу желаемое? Но куда мы пойдем? Где тот дом, в котором яас ждут? Багряный голос вновь наполнился испугом:

— Нет! Только не уходи! Подожди, папа. Я поговорю с ними, и мы улетим вместе.

С ними? О ком это сын говорит? Рядом со мной звучат голоса, знакомые и знобящие напористостью. Слов пока не разобрать, но они все ближе и ближе. Бормотание превращается в отдельные звуки, потом в слоги, и вот уже становится понятно, чьи это голоса и что они говорят. Им кто-то отвечает, и это не Марат! Хотя голос тоже очень знакомый, как если услышать себя из радиодинамика. Но если это мой голос, то почему он такой старый? Определенно надо послушать. Я смыкаю сознание, впитывая потоки образов.

— Террор, вернись! Не смей умирать, слышишь? — говорит злая зелень, полная сиреневых страхов.

— Ты должен вернуть в мир драконов, парень, — холодно светится белым серый шепот.

— Он вам ничего не должен! — звон прозрачно-рыжего хрусталя рвет кандалы слов.

— Дитя Леса право, — отвечает Мудрец синевой спокойствия. — Для чего ему возвращаться?

Действительно, зачем мне это? Интересный вопрос, надо его взвесить и отмерить. Я вспоминаю эти месяцы под стальным небом континента Каван, части странного мира Лахлан. До чего же нужным оказался. Вот прям не знаю куда деваться. Одни хотят подавить без страха и упрека, чтобы получить силу, другие стараются прибить, чтобы эту силу не получил вообще никто. У всех планы на меня, а вот у самого планов нет, совсем. Что мне делать? На Земле любви нет, есть лишь страсть и жажда воплощения собственных мечтаний. Есть ли все это здесь, в Лахлане, на дождливом Каване? Не вижу такого — ни в упор, ни издали. Вопрос сам просится в пространство:

— Зачем мне возвращаться?

— Наш мир можешь спасти только ты! — вспыхивает белая серость.

— Обман, — равнодушно отвечаю. — Ничто Лахлану не грозит, разве что все земли утонут веков через тысячу.

— Ты нужен мне! — зеленится злость.

— Морок, — отвечаю и ей. — Не я нужен, а то, что могу дать. Пусто все у вас.

— Вернись, — светятся в одной тональности оба, смешав зелень с белизной. — Как ты можешь так говорить? Ты еще столького не сделал!

Они рисовали в пространстве яркие миражи драконов, бесконечного дождя, воюющих народов… Но это все было не то. Такого добра хватает в любом мире. Спасай, иди, решай, верши, проклятие потока, несущего прочь от самого себя, от того, чего желает сердце. Испив до дна чашу покоя, я отвечаю:

— Вам надо — вот и делайте, спасайте свой мир сами. Я лишь мимоходом высветил возможность. Вам есть еще что мне сказать?

Злая зелень и белая серость кричат с бессильной обидой. Это забавляет меня — оказывается, не так уж трудно сказать «нет», когда не о чем говорить. Пора им оставить меня в покое. Я шепчу рыжему свету:

— Пойдем, сынок. Пойдем туда, где нас не потревожат те, кто чего-то хочет от нас, не замечая нас самих.

Синяя мудрость наполняет пространство покоем.

— Подожди еще немного. Я не спросил у них главного.

— Вы плохие! — кричит лисенок. — Разве вы так и не поняли, почему папа уходит?! Вы слепые!

Мой красный мир теплым клубком устраивается во мне, ворча сполохами алого настроения:

— Я всегда буду с тобой, папа. Они плохие.

— Ты нужен нам, Террор, — стонут бело-зеленые.

— Он вам не нужен, — отвечает Мудрый. — Признайтесь уже сами себе. Вам надо, чтобы он отдал вам свою силу. А потом исчез, избавив от проблемы последствий и ответственности. Подарив возможность не переживать за свое чувство вины. Вот он и исчезнет. Пустота одиночества — самая тяжелая ноша во всех вселенных. Он понял, что ничто для вас, и решил уйти. Но, слава богам, теперь ему не грозит полное одиночество. Лишь пустота в душе и тепло любви к сыну — вот его удел отныне. И вам нет места в его жизни, вместе с вашими нуждами.

— Но я готова на что угодно ради него! — сердится зеленая.

— Я не оставлю его никогда, — удивлен самой такой возможностью белый.

— Вы будете лишь тешить свои жертвы, — шепчу я.

— Мы все отдадим ради тебя! — вновь кричат зло и серость.

Второй удар сердца

Обнимаю своей любовью рыжее создание, греющее сердце. Лисенок шепчет:

— Они нам не нужны, папа. Ведь мы им не нужны. Пойдем отсюда. Здесь плохо.

— Я спрошу лишь один раз у вас двоих. — Потоки мудрой синевы рвут окрестные сполохи сияния. — И вы сами увидите собственную ложь и тот обман, в который хотите погрузить Валентина. Посмотрите каждый из вас со стороны на все эти дни, что вы были рядом с ним.