Закрытый клуб - Дэнни Тоби

— Он готов? — спросил Бернини, глядя на Джона, лежащего на алтаре, обнаженного и связанного.

Джон обезумел, пытаясь рывками разорвать цепи, удерживавшие его руки и ноги. Один из убийц всем весом налег на рычаг и подтянул цепи покороче, лишив Джона возможности двигаться.

Под моей стопой хрустнул случайный камешек.

Черт!

Я отскочил назад, в тень.

Жрец обмакнул два пальца в кадильницу и нарисовал ярко-красным пеплом полосу на лбу Джона. То же самое он сделал и Бернини. Дым наполнял зал. Пепел сверкал, отражая свет. Я едва что-то видел сквозь оранжевый туман. Медленно двинувшись в обход колонны, я столкнулся лицом к лицу с фигурой в безглазой маске и замахнулся ломом, метя ему по голове.

В последний момент я успел удержаться от удара, сообразив, что это статуя. Еще дюйм, и я переломал бы себе запястья и привлек внимание всего V&D. Барабаны звучали громче. Внутри машины пришли в действие механизмы. Кожаные приводные ремни завертели колесики и блоки, потянув суставчатые щупальца в разных направлениях, заставляя их дергаться и сгибаться в макабрическом танце.

Палачи подвели Сару к деревянному шесту, оси мира, как называла его Изабелла, соединяющей небо с подземным миром. Они связали Саре руки сзади и прикрутили к столбу. Она оказалась в центре ада. Бернини успокаивающе заговорил:

— Достаточно и животного, ягненка или гуся. Но… — Холодок пробежал у меня по спине. — Раз уж ты здесь… — Он покачал головой. — Раз уж ты не оставила нам выбора…

Господи, нет!

Он печально улыбнулся:

— Я не дам тебе умереть без пользы.

— Сволочь! — закричала Сара.

Средневековый палач поднял свой гротескный кинжал.

Я сорвался с места.

Палач занес лезвие над головой, метя в сердце жертвы.

Последнее усилие, думал я на бегу.

Жрец запрокинул голову и завыл.

Еще одно усилие… и ломом по дьявольской машине…

Жрец поднял руки и вдруг оказался в конусе ослепительного света.

…ударить концом лома прямо в зубчатые колеса…

Жрец кивнул, и палач подчинился.

Лезвие прорезало воздух.

Я закричал — громче, чем ожидал от себя, как раненый зверь. Животное «Не-ет!» заполнило зал, отразившись эхом от каждого камня. Палач замер, держа нож в миллиметре от шеи девушки, а я стоял, почти касаясь концом лома центрального вращающегося узла. Мой голос дрожал от ярости.

— Отпустите ее! — крикнул я. — Или с Божьей помощью я вас всех уничтожу!

Все взгляды устремились на меня. Никто не смел пошевелиться.

В комнате воцарилась тишина.

Танцовщицы съежились на полу. Длинные влажные волосы прилипли к их лицам. Барабанщики застыли на месте.

Со всех сторон на меня смотрели маски.

Сотня безжизненных лиц немо обвиняла меня.

— Если вы тронете ее, — сказал я, — умрете все.

Мои слова отдались эхом.

Бернини двинулся ко мне, выставив ладони.

— Осторожно, — предупредил он. — Ты понятия не имеешь, что делаешь.

— Назад! — заорал я.

Средневековые фигуры незаметно приближались — дюйм за дюймом.

— Назад, все!

Я слегка прижал конец лома к вращающимся металлическим колесикам, можно сказать, просто коснулся — и из машины полетели искры. Ее ход замедлился почти неощутимо, но в ту же секунду умфор дрогнул от нечеловеческого крика безлицых фигур в масках, собравшихся у алтаря. Лицо Бернини исказилось от боли, и он пронзительно завизжал, словно я поворачивал нож у него между ребер. Вокруг все кричали. Сотни голосов сливались в единый вопль.

— Хватит! — закричал Бернини.

Я с содроганием отдернул лом.

Секунду Бернини стоял неподвижно, стараясь отдышаться. Он несколько раз кашлянул болезненно и хрипло и уставился на меня своим проницательным взглядом, отчего мне вспомнился первый день занятий. Профессор выглядел старым и усталым.

— Отпустите ее, — сказал я.

— Если отпущу, — тихо проговорил Бернини, — ты повредишь машину.

— Если не отпустите, я разобью ее.

— Не разобьешь, — возразил он. — У тебя не останется никаких козырей.

— Ну так что ж? Зато вы все умрете.

Бернини покачал головой:

— Не так быстро, чтобы ты успел спасти ее.

Палач шевельнулся и немного надавил на нож, приставленный к шее Сары.

— Сам видишь, — продолжал Бернини. — Ситуация патовая.

Но я впервые опережал его на шаг.

— Не совсем. — Я поднял лом, готовый снова ткнуть им в сердце машины и замедлить ход механизма.

Бернини вскинул брови, но не выразил удивления, словно угадал мои мысли.

— Ты, значит, будешь мучить нас? — ласково спросил он.

Я кивнул:

— Если вы меня вынудите.

— Мы не отпустим ее, Джереми. Ты же понимаешь, что мы не можем. Ты будешь истязать нас только ради спортивного интереса.

Я почувствовал, что ненавижу этого человека. Отчего он так уверен, что я блефую?

— А давайте проверим, — проговорил я.

К своему ужасу и изумлению, я подал лом вперед и придержал какое-то колесо.

Голова Бернини резко дернулась назад, глаза закатились. Он закричал. Его тело неестественно выгнулось. Он упал на колени. Его руки синхронно вращались — одна внутрь, другая наружу. Под кожей взбухли вены.

Крик стоял по всей комнате. Сотни ужасных воплей слились в нечеловеческий хор.

Меня трясло, но вместе с тем я чувствовал себя сильным. Я любил Сару. Они хотели убить ее. Я не прав, что так поступаю с ними? Или я буду не прав, если остановлюсь?

Я убрал лом, и крики прекратились. Нечеловеческая боль проходила с нечеловеческой скоростью.

— Отпустите ее, — срывающимся голосом приказал я.

Приподнявшись, Бернини смотрел на меня с пола; он опирался на локти.

Впервые я увидел на его лице удивление.

— Не знал… — задыхаясь, выговорил он, вытирая рот рукавом, — что в тебе… это есть…

Я готов был рассыпаться. Во мне ничего не осталось.

Я походил на пустой сосуд.

Я посмотрел на Сару, и она сказала мне одними губами: «Я люблю тебя».

Бернини вздохнул.

— Ну что ж, Джереми, — сказал он. — Думаю, ты заслуживаешь правды.

— Должно быть, обидно не пройти отбор, — сказал Бернини. — Не дотянуть до стандартов. Мне искренне жаль. У твоих друзей физический облик президентов. Премьер-министров. Сильных мира сего. А у тебя… не совсем.