Вожделение - Гузель Магдеева

— Приедет такси или Рома меня отвезет, — отрезает она и снова к бутылке прикладывается, — а до тех пор — терпите.

Я поднимаюсь и иду рассерженно в дом, ну куда Рома подевался? Оставил меня со своей бывшей, а я даже не его девушка, чтобы все это выслушивать от пьяной бабы.

— Рома, ты где?

Его не слышно, может, в туалете, может, решил, что не хочет участвовать в словесной пикировке двух девчонок. Иду в спальню, где лежат мои вещи, наклоняюсь над сумкой, чтобы достать джинсовку, и краем глаза вижу движение сбоку. Начинаю выпрямляться:

— Ром…

И тут тяжёлый удар обрушивается мне на голову. Я не успеваю понять кто, за что меня ударил, просто падаю вниз и тут же вырубаюсь.

Когда я прихожу в себя, дом горит. Я понимаю это не сразу, сначала чувствую только боль. Голова раскалывается, я трогаю затылок рукой, смотрю на пальцы — кровь. Поднимаюсь, испытывая головокружение, меня подташнивает. А потом доходит: пахнет дымом, так сильно, что запах идёт явно не с улицы, жарко невыносимо.

Пожар.

Я иду, спотыкаясь, держусь за стены, и кричу, задыхаясь угарным газом:

— Рома! Мы горим!

Весь второй этаж в дыму, но пожар на первом. Я натягиваю кофту на лицо, понимая, что нужно бежать, кашляю без конца.

— Рома! Ты где?

Бегу ко входной двери, языки пламени цепляют за тело, обжигая, голым ногам больно. Дёргаю ручку двери, обжигающе-горячую, но она не поддается.

Заперто.

Паника застилает мозг, я дёргаю дверь, переставая соображать, но это верный способ попасть на тот свет.

Нет, нет, есть другой выход, окна.

Бегу в соседнюю комнату и спотыкаюсь, падая вперёд неловко, прямо на локоть. Адская боль пронзает руку, ушибленный нерв простреливает острой вспышкой боли, даже удар по голове на его фоне меркнет. На полу легче дышать, я поднимаюсь, опираясь на ладони, и вижу Регину.

— Эй, — тормошу ее, кашляя, — эй!

Но ее тело безвольно поворачивается в сторону и замирает неподвижно. Она мертва?

Я шарахаюсь в сторону, мне страшно, хочется кричать, но все, что я могу — кашлять. И если сейчас я не спасусь, то умру вместе с ней.

Я вспоминаю, что есть второй выход, бегу туда, дёргаю другую ручку, но и она не поддается.

Лопаются от высокой температуры оконные стекла, и я понимаю, что это единственный шанс. К окнам поблизости не подойти, все вокруг объято адским пламенем, я бегу по очереди во все комнаты, а потом сворачиваю в ванную. Это мой последний шанс.

Здесь также много дыма, но под ногами не такой раскаленный пол, кафель не горит. Зато посередине комнаты лежит лицом вниз Рома.

Я переворачиваю его и кричу в ужасе, когда вижу распахнутые глаза, смотрящие на меня невидящим взором. На лице кровь, ее не так много, но она есть и на его одежде, и на полу вокруг нас.

Дрожащей рукой пытаюсь нащупать пульс, прижимаю голову к груди, но она не вздымается, сердце не стучит больше. Роме уже не помочь.

Подбегаю к окну, ручка оплавилась и не даёт повернуть ее хотя бы на миллиметр. Хватаю с пола деревянную подставку для ног и бью в окно, раз, другой, понимая, что ещё немного и я останусь тут навсегда.

Наконец, стекло поддается, его поверхность покрывается паутиной трещин, а затем оно падает, накрывая мои босые ноги осколками. Я выбиваю нижние, чтобы перелезть, не распоров живот, и плюхаюсь вперёд, падая на вытянутые руки.

Из окна валит дым, я перекатываюсь на спину, и дышу, дышу, прогоняя через лёгкие кислород. Нет сил двигаться, но понимание того, что я могу быть здесь не одна, заставляет вставать на негнущиеся ноги и идти дальше.

Кто-то ударил меня по голове, вряд ли это был Рома, иначе бы он не лежал там мертвый. И это явно не Регина, значит, на даче был кто-то еще, кто-то, кто развел пожар и заблокировал выходы, чтобы мы сгорели там, скрывая следы преступления.

Человек, который решил отомстить нас всем за смерть своей сестры.

Я должна была погибнуть здесь вместе с Ромой, но на моем месте отказалась Регина. А враг может быть все ещё здесь, он может видеть меня.

Я бегу к беседке, на столе — сумка Регины. В поисках телефона я засовываю туда руку, но достаю паспорт. На автомате открываю его, листая страницы, и смотрю на фото.

Мы похожи. Фото в паспорте точно сделано с меня, есть небольшие различия, но…

Я кашляю, сгибаясь пополам, а потом меня рвет, долго, болезненные спазмы сжимают желудок. Может, угарный газ, а может — сотрясение.

Я оборачиваюсь, слыша сирену пожарных машин. Голоса соседей, кто-то пытается тушить пожар с другой стороны дома. Сжимаю в руке чужую сумку, делая сложный выбор, самый сложный на свете, от которого зависит моя дальнейшая судьба

А потом отступаю к задней калитке, пятясь лицом к дому, туда, где сгорел мой последний близкий человек.

— Рома, извини, — фраза вызывает нервный смех, — но мне надо…

Я бегу. На соседнем участке никого, я краду чужие кроксы, умываюсь в уличной бочке нагревшейся за день водой. Она пахнет ржавчиной, но я делаю несколько глотков, почти не ощущая вкуса, плевать уже.

Из поселка я добираюсь до города пешком, чужая обувь мала и натирает пальцы. У меня нет ключей от дома и появляться там нежелательно. Я пахну костром и копотью, мне нужно переждать немного, только где?

И я еду на старую бабушкину дачу, — туда, где буду скрываться до тех пор, пока не узнаю, что меня похоронили вместе с Ромой. Меня, а не Регину.

Наверное, это первая удача, если так вообще можно сказать.

Меня официально нет в живых, а значит — нет никакого смысла дальше вести охоту. Но оставаться здесь нельзя. Есть еще таксист, который привез Регину, и может рассказать, что в пожаре погибла другая девушка.

Или тот, кто ударил меня по голове, поймет, что из троих осталось только два тела, и кто-то из нас жив.

И тогда я решаю, что нужно бежать. Без денег, с чужим паспортом, в новую жизнь, где у меня будет шанс на то, что убийца не приедет за мной.

Скитаться, перебиваясь копейками, ночуя на вокзалах, прячась от внимания полиции, до тех пор, пока у меня не появится свой кров, а чужая личина настолько срастется с моей, что я и сама перестану считать себя Ангелиной. Ее больше нет.

И мне все это удается, ровно до тех пор пока за две недели до нового года, спустя столько лет, возле старой школы мне навстречу не попадается Вадим.

Ручку двери в палату дернули, я встрепенулась, — может, удасться крикнуть, попытаться хотя бы?

Но Вадим не дал, накрыл мое лицо подушкой, вытащив ее из-под моей головы так резко, что я ударилась затылком о железную перекладину изголовья.