Цена предательства - Александр Тамоников

— Давай, гусар!

Володя вышел на аллею, ведущую к штабу, и тут же встретил Веру. Она, в свою очередь, узнав о предстоящей командировке, бросив все дела в штабе, сама поспешила к нему.

Внутреннее нервное напряжение последнего времени нашло свое отражение на ее лице. Оно стало каким-то обреченным, испуганным, даже немного подурневшим, но по-прежнему любимым и желанным для Владимира.

Вера тут же обхватила капитана руками, прижавшись к нему дрожащим телом.

— Володенька! Володя! Я же говорила! Я знала! Я чувствовала беду! И она пришла! Но почему предчувствие и на этот раз не обмануло меня? Я оказалась права! Володя!

За что же это нам такое испытание? Ведь сегодня мы должны были соединиться, чтобы больше никогда не разлучаться. А тут… Но почему так?

Бережной старался выглядеть спокойным, чтобы его состояние передалось женщине:

— Что же сделаешь, любимая? Но я не понимаю, почему так трагично ты воспринимаешь предстоящую разлуку? Командировка? Ну и что? Тем более там, куда мы отправляемся, кстати, вместе с Крамаренко, о чем ты, конечно, уже знаешь, мы нужны скорее всего как специалисты. Возможно, необходимо оказать помощь десантникам в ремонте техники. Ведь мы даже без машин уходим в Чечню, на вертолете. И командировка эта на неделю-другую, не больше. Так что в этом трагичного, Вера? Просто ты, извини, вбила в свою милую головку мысль о том, что непременно должно произойти что-то страшное. Тем более на фоне событий, связанных с нелепейшим случаем подполковника Буланова. Но ведь по-настоящему ничего же страшного, по крайней мере, для нас с тобой, не происходит. Вера! Да. Сегодня не удастся перебраться ко мне, но в связи со сложившейся обстановкой это сейчас и не важно! Вот если бы Крамаренко оставался в гарнизоне, тогда другое дело, но раз он идет среди нас старшим, то тебе лучше будет остаться дома и дождаться меня в привычной для тебя обстановке, а не в двенадцати квадратах номера круглосуточно гудящей, как улей, общаги, без всяких удобств. А я, ты в этом не сомневайся, вернусь, обязательно вернусь. Клянусь тебе!

Но Вера не успокоилась:

— Зачем, Володя, ты говоришь совершенно не о том, о чем думаешь на самом деле? Я же душой тебя чувствую!

И ты прекрасно знаешь, что ни на какой-то там ремонт вас посылают. Зачем говорить мне не правду? Успокоить меня хочешь? Этим не успокоишь, Володя, как бы ты ни старался.

Капитан спросил:

— Так как же мне тогда тебя успокоить, родная? Я не могу оставить тебя здесь одну в таком состоянии. Скажи, что мне для тебя сделать?

Вера взглянула в глаза Владимиру своими полными слез глазами, переспросила:

— Что сделать?

— Да, что?

Женщина тихо произнесла:

— Самую малость, Володя!

— Я слушаю тебя!

— Надо просто пойти в штаб, взять листок стандартной бумаги и написать рапорт. Рапорт об увольнении по состоянию здоровья. Ты же был дважды ранен, вот и проявился рецидив. Тебя уберут из группы, отправят в госпиталь. Не сейчас, чуть позже, но в эту проклятую командировку ты не поедешь!

Вера умоляюще смотрела на капитана.

Владимир отвел взгляд в сторону. Жгучая обида охватила его.

— Вот, значит, как? — ответил он. — Как все просто…

Ты это серьезно, Вера?

— Что, серьезно?

— Серьезно предлагаешь мне уйти в кусты, или все же эмоции еще властвуют над тобой, и ты не понимаешь, что предлагаешь?

— Ты спросил, что тебе можно для нас сделать, я ответила.

— Ты не ответила, Вера. Нет! Ты сделала другое…

Предложила мне стать предателем! Понимаешь? И этого я от тебя никак не ожидал.

— Какое предательство, Володя? Кругом молодые лейтенанты пачками бегут из армии. И живут, как хотят!

Почему мы не можем, как они?

Владимир закурил, слегка отстранив от себя женщину.

Вера продолжала:

— Ну к чему этот никому не нужный героизм? Ради кого и чего? Ради чьих-то шкурных интересов? Не хватит ли ради других жить? Может быть, себе частичку пора оставить?

Бережной спросил:"

— А Антон? А Казбек? А Крамаренко, в конце концов? Они, значит, пойдут и будут выполнять свой долг, чему, как и я, между прочим, клятву давали, а Бережной под юбкой спрячется?

— Это их личные дела, Володя! Я думаю только о нас с тобой! Я люблю тебя и защищаю, как всякая женщина, свое счастье!

Владимир выбросил окурок, резко повернулся к Вере, сжал ее плечи.

— Значит, только мы, все остальное побоку? Все в сторону, и уходим? А друзья пусть решают свои проблемы сами? Так, Вера?

В ее голосе начали звучать нотки приближающейся истерики:

— Да! Володя! Да!

Бережной, отпустив женщину, вдруг успокоился и немного изменившимся голосом проговорил:

— Хорошо. Будь по-твоему! Но тогда и тебе предстоит сделать самую малость.

— Что, Володенька?

— Прямо здесь и сейчас снять с меня погоны. Снять и выбросить к чертовой матери! Офицер Бережной на предательство никогда не пойдет. Сделай так, чтобы он перестал считать себя офицером. Своими руками сделай!

— Володя…

— Решайся! Все в твоих руках! Сними с меня погоны, и я пойду и объявлю всем, что трус и подонок Бережной отказывается выполнять приказ, ибо такого офицера больше в природе не существует. Снимай!

— Володя!

— Я жду. Вера!

И Вера поняла, какое тяжкое оскорбление, ничем не заслуженную боль нанесла любимому человеку. Да! Он был готов для нее на все! Но его глаза! Сколько же в них было боли от жгучей обиды и страдания! Женщина даже испугалась. Таким она видела Бережного впервые. Володя весь напрягся, словно приговоренный, ждал рокового выстрела, готовый его принять. И если бы Вера сделала то, что предложил ей капитан, этот выстрел прогремел бы. В их душах, навсегда убив в них обоих самое святое чувство, убив Любовь! И Вера поняла это.

— Господи! Володенька! Подожди! Я, наверное, сошла с ума от всего этого кошмара, подожди, Володя! Ты прав, меня захлестнули эмоции и страх потерять тебя. Ради бога, прости меня, дуру, прости, Володенька!

Бережной продолжал стоять, окаменев и глядя в сторону.

— Ну что же это такое? Какая я идиотка! Володенька, ну что мне сделать для тебя, чтобы ты простил меня?

Встать на колени?

И она попыталась опуститься на асфальт, но крепкая рука Бережного подхватила женщину, притянув ее заплаканное лицо к своему лицу. Внимательно посмотрев в ее припухшие, страдающие и безмерно любящие глаза, он прижал ее голову к своей груди.