Мертвый лес - Дмитрий Геннадьевич Колодан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чего тебе нужно? – спросила Кати.
– Сейчас, сейчас. – Гоблин посмотрел на небо. – С двойной котлетой и соусом сальса, пшеничная булочка на гриле – бургер, о котором можно только мечтать… Вам со льдом или без? Дополнительная картошка?
Лицо его исказилось в злой гримасе, и он принялся стучать себя кулаком по уху.
– Мусор, мусор, мусор, засравший мою бедную голову… А, точно! Вспомнил! Как я мог забыть-то? Нет, ну смешно, правда? Все меню в голове, а главное блюдо забыл!
– И?! – не выдержала Кати.
Гоблин встал, широко раздвинув ноги и уперев руки в бока.
– Мое величество, мое – не ваше, находясь под большим впечатлением и выражая глубочайшее почтение Госпоже, имеет честь пригласить ее дочь, о которой мы столько наслышаны, на прием, который мы по-быстрому сообразили в ее честь… Кажется, получилось, да?
– Не знаю, – растерялась Кати. – Я ничего не поняла… Кто чья дочь? Куда пригласить?
– О, вам нечего скрываться, юная госпожа. Уж мы-то видим все как есть. Облик не имеет значения. Тот камень, что вы носите у сердца, все нам рассказал.
– Камень? Рассказал? – и тут Кати сообразила, в чем дело. – О!
Потянув за шнурок, она вытащила наконечник стрелы и показала гоблину.
– Ты про этот камень?
Гоблин тут же втянул голову в плечи и заулыбался.
– Да, да, юная госпожа… Камень, несущий смерть. – Он незаметно переместился на дальний конец крыши автомобиля.
– Хм… – Кати сжала наконечник двумя пальцами. – И что же он тебе рассказал?
Это был важный вопрос. И она очень надеялась, что дрогнувший голос ее не выдал.
– Сказал, кто ты есть, – оскалился гоблин. – Признаться, мы не ожидали, что встретим здесь дочь воронов. Но времена меняются, Лес уходит… Как здоровье вашей несравненной Матушки?
– Вроде неплохо, – проговорила Кати. – Только устает сильно.
– Ох, ох! – запричитал гоблин. – У нее столько забот!
И тут до Кати дошло: она вспомнила высокую и худую женщину с красивым бледным лицом и бездонными черными глазами. Женщину, у которой шесть рук… Вот оно что! Эти гоблины все перепутали! Они приняли ее за Иву, ее тайную подругу. Ну как можно так ошибиться? Они же совсем не похожи! Ива выше и тоньше, у нее прямые черные волосы, а не спутанное гнездо, которое Кати лишь из упрямства продолжала называть прической. Наверное, стоило сказать гоблину, что он промахнулся, что она вовсе не дочь воронов. Но Кати промолчала.
– Так что мне передать моему величеству, юная госпожа? Моему, не вашему. Почтите ли вы нас своим визитом?
– Когда? – спросила Кати. – И где?
– Сегодня ночью. На нашей расчудесной ярмарке.
– Это в торговом центре, что ли? Разве он работает ночью?
– Для вас, юная госпожа, наши двери открыты в любое время. – Гоблин подобострастно раскланялся.
Кати прикусила губу. Пойти куда-то ночью? Это даже звучало нереально. Кто ее отпустит? Она не могла соврать, что останется с ночевкой у подруги – мать знала, что у нее нет подруг. А с другой стороны, когда еще выпадет такой шанс? Если тебя зовет неведомое, нельзя отказываться. Иначе будешь потом жалеть до конца своих дней.
Кати выпрямилась и тряхнула челкой.
– Да, – сказала она. – Передай твоему величеству, что мы принимаем его приглашение.
Гоблин скользнул взглядом по Янису, который все это время лишь разевал рот, как рыба, вытащенная из воды.
– Передам в лучшем виде, юная госпожа. Словечко в словечко. Мы будем вас ждать…
Гоблин торопливо огляделся, а затем разбежался и спрыгнул с крыши фургона прямо на проезжую часть. Кати ожидала звука удара, но ничего подобного, а мгновение спустя из-за машины выкатился огромный ком смятых газет и, подскакивая и подпрыгивая, покатился вниз по улице – против ветра, прямо по лужам.
– Лучше бы это была ворона, – покачала головой Кати и только после этого повернулась к Янису.
Тот продолжал молчать, уставившись на крышу фургона, хотя никого там уже не было.
– Эй? – Кати дотронулась до его плеча. – Эй? Ты в порядке?
Янис обернулся, но с таким выражением лица, что Кати отшатнулась. Он смотрел на нее, ничего не говоря и даже не моргая, и только верхняя губа едва заметно дрожала. В итоге Кати не выдержала и опустила взгляд.
– Я буду очень признателен, – сказал Янис на удивление спокойным голосом, – если ты объяснишь мне, что сейчас произошло.
– Ох… – Кати сжала плечи. – Ладно. Я постараюсь.
Он не настоящий
– …А потом она ушла в лес, и я ее больше не видела, – закончила свой рассказ Кати. – Но она дала обещание, что вернется, когда выпадет первый снег.
– Значит, скоро, – сказал Янис, глядя в сторону. – В наших краях бывает, что снег выпадает в середине ноября.
Они шли по узкой улочке, мимо тусклых витрин продуктовых лавок и магазинов скобяных изделий, мимо переполненных мусорных баков и панельных многоэтажек, один вид которых наводил тоску. До дома Кати оставалось меньше квартала. Практически всю дорогу говорила только она: рассказала о своей встрече с Принцем тысячи ракушек и о том, чем она обернулась. До сегодняшнего дня Кати думала, что никогда и никому не раскроет всех подробностей той истории, разве что Иве. Однако стоило открыть рот, и ее уже было не остановить. Она говорила и говорила, а Янис лишь кивал. В какой-то момент Кати даже разозлилась – он вполне мог бы проявить и бо́льшую вовлеченность, а не вести себя как психиатр на приеме. После всего, что они видели, ее история не должна его шокировать. Однако кто знает, что на самом деле творилось у него в голове?
– И в конце она оставила тебе этот камень? Который каким-то образом должен заговорить? – спросил Янис после минутной паузы.
– Не просто камень, а наконечник стрелы, – поправила Кати.
– А можно… Можно на него посмотреть?
Кати вздрогнула. Посмотреть? В просьбе Яниса не было ничего удивительного, а уж после всего, что она наговорила про Иву, – и подавно. Но чувство, нахлынувшее на нее, иначе как ревностью назвать было сложно. Это ведь ее камень, Ива дала наконечник именно ей, и никому больше. И он являлся той ниточкой, которая продолжала их связывать, что бы ни происходило вокруг. С того дня как Ива вручила ей подарок-обещание, Кати не расставалась с ним ни на минуту. Он был с ней, когда она спала и ходила в душ, всегда и всюду, даже на приеме у врача. Ведь неизвестно,