Молодой Бояркин - Александр Гордеев

необоснованным панибратством. И вот, неожиданно выйдя из-под контроля, установка

показала такую яростную, отчаянную силу, что люди оказались психически подавленными,

способными на безрассудные поступки.

Когда все рабочие пообедали (в столовую ходили по очереди) и собрались в

операторной, на установке пропало как раз то высокое напряжение, о котором так гордо

говорил электрик Федя. Такое случалось и раньше, но всегда лишь кратковременно. Обычно

за те секунды, пока бригада добегала от операторной до оборудования, напряжение

подавалось, и все двигатели запускались. Чем быстрее реагировали рабочие, тем быстрее

потом можно было выправить пошатнувшийся режим.

После отключения Борис Ларионов сразу, как обычно, побежал в горячую насосную к

насосам более мощным, ключевым для режима. Утопив до отказа кнопку "пуск", он

растерялся. Привычного эффекта, когда при включении должен был вздрогнуть бетон под

ногами, воздух дернуть в решетку электромотора, на этот раз не произошло. Вдавливая

кнопку в гнездо, Борис обычно словно будил находящуюся за ней силу, но теперь кнопка

оказалась "пустой". Как ни проста была ситуация, но Ларионову она еще не встречалась.

Когда он объяснял Бояркину, что насосы после кратковременного падения напряжения надо

включать как можно скорее, тот спросил: "А что делать, если они не подключатся?" "А если

не подключатся, то отбегай подальше от установки и смотри, как она взлетит на воздух,

потому что процесс станет неуправляемым", – засмеявшись, ответил тогда Борис, зная, что

такое просто исключено, что для предотвращения таких случаев предусмотрен не один

аварийный вариант. Не веря в "пустоту" кнопки и еще несколько раз надавив ее, Борис

бросился к соседнему насосу. Не включался и тот. Напряжения не было. Ларионов, чье дело

было – насосы, никогда особенно не вникал, что именно происходит внутри колонн, но

теперь он представил мощное брожение в этих громадных трубах, при котором быстро

возрастающему давлению нет выхода. Бориса вдруг охватило какое-то радостное, отчаянное

состояние, словно он, наконец, дождался чего-то необыкновенного. Это необыкновенное

стремительно неслось в его жизнь и должно было многое в ней изменить. На мгновение он

успокоился, поняв, что бегать от насоса к насосу не имеет смысла, посмотрел на потолок и

усмехнулся – эти капитальные железобетонные балки и перекрытия могли в одну, любую

теперь, секунду превратиться в развалины. И что значит он, муравей в пластмассовой каске,

против такой силы. Знобящей показалась тишина в насосной, где естественным был шум,

которым должны были бы пропитаться даже стены. И в этой тишине постепенно от

невидимых здесь колонн начал нарастать незнакомый звук низкого тона, ощущаемый скорее

вибрацией, а не звуком. Там что-то совершалось. Ларионов зло сплюнул – самым паршивым

в этой ситуации оказывалось то, что сейчас надо было бездействовать, просто ждать.

Попробовав все-таки еще несколько кнопок, он выбежал на аппаратный двор к

взволнованной бригаде. Здесь же был бледный начальник установки Карасев. Все были

серьезными. Улыбался только Бояркин. Ему уже объяснили возможные последствия, он все

понял, но все-таки не мог перестать улыбаться. Рабочие поглядывали на колонны, красивая

серебристая оболочка которых казалась теперь зловещей. Вообще же день стоял светлый, и в

сторону открытого пространства за установкой было больно смотреть – ночью выпала

пороша, и поле, еще не успевшее запылиться, слепило как зеркало. Никто не знал, сколько

продолжалось это нерешительное топтание посреди мерзлого аппаратного двора, потому, что

время шло непривычно, по-другому, какими-то толчками, как вдруг на вершине центральной

колонны что-то трахнуло, будто из пушки. У Бояркина мелькнула мысль, что это и есть самое

страшное, но даже в этот момент он верил, что ничего крайнего произойти не может, а если

произойдет, так не с ним одним. А со всеми вместе такого произойти опять-таки не может. И

это комканое умозаключение показалось ему необыкновенно убедительным.

– Предохранительные клапана подорвались, – закричал ему на самое ухо Ларионов,

потому что сверху несся сильный треск продолжавшихся выстрелов, – сейчас давление

стравится. Взрыва не будет.

Николай кивнул головой и, к собственному удивлению, почувствовал разочарование.

От Г-образных труб на верху колонны начало расти облако желто-зеленого дыма.

Оседая вниз, облако стало окутывать установку. Сначала донесся слабый, но неприятный

запах, как-то слишком свободно проникающий в нос, в рот, в легкие. Запах становился все

гуще, облако все больше, а лица рабочих все мрачнее. Теперь надвигалась другая беда. Все

невольно вспомнили случай, как на одном родственном европейском предприятии подобное

облако, мгновенно воспламенившись ("хлопнув"), снесло с фундамента двухэтажную

операторную и убило несколько человек. Об этом совсем недавно говорили на собрании.

От газа начинало пощипывать глаза. О противогазах почему-то все забыли. Карасев

что-то закричал, махая руками. Бояркин разобрал только: "Заслон – паром", но все поняли.

Карасев побежал к печам, где бушевало неуправляемое теперь пламя. За ним бросились

Федоськин и Алексеев. Остальные снова разбежались по насосным проверить, не

подключатся ли насосы. Это всеобщее смятение продолжалось минут пятнадцать, и каждое

мгновение этих минут было пропитано ожиданием страшного. Люди то разбегались по

насосным, то собирались на аппаратном дворе или в операторной. Сухоруков в операторной

время от времени хватался за телефон, пытаясь дозвониться до электроподстанции. Появись

сейчас напряжение – и все еще можно было бы не только предотвратить, но и выправить

своими силами.

Бояркин непроизвольно во всем подчинялся Ларионову, не задумываясь, выполнял

все, что тот говорил (позже он никак не мог восстановить последовательность своих

действий и действий других людей).

Когда они в очередной раз вбежали в одну из насосных, там все было окутано едким

керосинным дымом, валившим от крайнего насоса. Машинисты, инстинктивно прячась за

толстыми трубами, подобрались ближе. Казалось, насос работает – гудел он даже в несколько

раз сильнее обычного. На самом же деле давлением из колонн его раскрутило в обратную

сторону, бешеные обороты разбили торец, и горячий, дымный керосин хлестал фонтаном.

Достаточно было падения какой-нибудь железки на бетонный пол для высечения искры,

чтобы все это полыхнуло. Обоих машинистов душил кашель. Они быстро наглухо затянули

задвижки, удивляясь, что обычно тугое колесо очень легко поддалось их ожесточенным

усилиям.

Ларионов выбежал из насосной первым, а Бояркин, споткнувшись, упал и ударился

коленкой о пол. Когда, ковыляя, он выбежал во двор, то Ларионова уже не увидел.

Теперь вся установка была словно в тумане. Вершины колонн скрылись из виду.

Присмотревшись, Николай заметил кого-то, мелькающего в стороне от операторной. Бояркин

подбежал ближе и узнал Петра Михайловича Шапкина. Существовало положение, по

которому после вызова пожарной команды кто-нибудь, по указанию бригадира, должен был

встречать машины. Бояркин решил, что у Шапкина именно такое поручение. Потеряв

Ларионова,