Танцы на цепях  - Рэйв Саверен

– Проверим, насколько крепки твои кости.

Третий этаж был пуст и бесконечен.

Иллюзорен, как и многое в башне. Наверное. Потому что Безымянная чувствовала и слышала, как под ногами плещется вода. От каждого шага в стороны расходились крохотные волны. Густые и блестящие, как масло для ламп, они разбегались с тихим бульканьем, переливаясь алыми отблесками, замешанными на небесной лазури.

В воздухе повис аромат соли, горечи водорослей, влаги и жимолости. Последний был слабым, но вселял уверенность, что Ш’янт придет и вытащит из беды.

Снова.

Раздосадованно цыкнув, она повела плечами и зашипела от боли. В запястья нещадно впивались веревки, раздирая кожу при каждом резком движении.

В первую секунду после пробуждения пришел страх. Слова застревали в горле не желая срываться с губ, причиняя почти физическую боль.

Но за страхом пришел незамутненный гнев, которым можно было бы разжигать костры.

Безымянная могла бы вырвать бывшей наставнице горло! Только бы избавиться от веревок. Видит Пожинающий, если бы Клаудия подошла достаточно близко, а не старалась держаться на расстоянии вытянутой руки, то вцепиться в горло зубами стало бы лучшим решением.

Странная и чуждая дикость вскипела в жилах, заструилась по телу, призывая к действию, но путы держали крепко. Да и Клаудия не спускала с нее пристального взгляда, положив руку на рукоять люзового клинка.

Жаль, что гнев не способен жечь веревки.

Стоило опустить глаза, как голова закружилась от вида темной пучины, готовой проглотить в любой момент. Тяжелые маслянистые капли поблескивали на коже сапог, а порыв холодного ветра дернул волосы и хлестнул по щеке, делая мир вокруг слишком реальным.

Чувство свободы и раздолья не могли притупить даже полупрозрачные колонны, уходившие ввысь через каждые сто ярдов. Они скручивались спиралями и врезались в небосвод, заставляя его колебаться и вздрагивать, точно туша огромного животного, бьющегося в предсмертной агонии.

Лес! Вот что это напоминало. Только у колонн ни коры, ни кроны не видно, нет корней, уходящих вниз, в неизвестный мрак.

От волнения и страха закололо кончики пальцев. Даже то, что рядом злейший враг, не могло заглушить ослепительный восторг, прокатившийся по спине.

Созерцание водной глади прервал болезненный тычок под ребра. Извернувшись, Безымянная хотела было ударить плечом, но силы после Дворца плескались на самом донышке, так что движение вышло смазанным, и Клаудия легко увернулась.

За неудачную попытку пришлось стерпеть удар по щеке. Губы защипало, а во рту стало горько от крови.

– Связь с иномирцем тебе на пользу не пошла, – прошипела она.

– Мне точно не пошла на пользу связь с вами, – ответила Безымянная и довольно усмехнулась, заметив, как покраснели щеки наставницы. Зеленые глаза гневно сверкнули, губы скривились, точно Клаудия учуяла неприятный запах.

– Ты переполнена им, – бросила она презрительно, – отравлена. Обманута! Тварь сбивает тебя с истинного пути, разве ты не понимаешь?!

– С истинного пути?

Она ослышалась? В горле вспух ком искреннего возмущения.

– Истинного пути?! Быть принесенной в жертву – тот самый истинный путь?

– Рагур’ен умирает. Спасти его – наш долг.

Безымянная встала как вкопанная.

– Ваш долг!

Глаза Клаудии недобро вспыхнули. Выхватив оружие, она приставила острие к хрупкому горлу. Казалось, что вот-вот будет нанесен последний удар, но лицо наставницы исказилось от боли, а губы шевельнулись в тихой мольбе, будто незримая сила впивалась в кости, причиняя невыносимую боль. Острие дрогнуло, резанув кожу. Воротник куртки окрасился алым, но Безымянная не сдвинулась с места.

Прижав свободную руку ко лбу, Клаудия на мгновение зажмурилась, а когда открыла глаза, то они напоминали черные провалы, где мог утонуть весь мир.

– Маленькая эгоистичная дрянь!

– Просто у меня в голове мозги, а не крупа! – бросила Безымянная. – Я хотя бы задаюсь вопросом, с какой стати богиня, чей отец пал жертвой человеческого вероломства, вообще будет помогать людям!

– Она благородна! – взвизгнула Клаудия. – Этот мир и ее тоже!

– Благородство – людская черта, а она с людьми не имеет почти ничего общего, – Безымянная сделала шаг вперед, – Ш’янт сказал, что из этой башни можно попасть куда угодно. В реальный мир, в любой другой. Откуда вам знать, что как только Первородная заполучит свежее тело, она не сбежит в неизвестность, оставив человечество гнить в объятьях болезни?! – зло выплюнула слова девушка. Понизив голос, она почти зашептала: – Я бы так и сделала. Мне не нужен был бы мир раздираемый заразой и прочно поделенный между другими братьями и сестрами. Я бы нашла другой.

Клаудия открыла рот и через секунду захлопнула его, не найдя достойного ответа. Глаза женщины забегали, губы предательски задрожали.

– Вы на вытянутой руке принесете Первородной заветную мечту. Кто сказал, что вместо благодарности она не откусит вам руку?

– Замолчи, – сквозь стиснутые зубы вырвалось почти звериное рычание, – ты станешь вместилищем ее духа. Станешь. Станешь! И после этого Рагур’ен будет спасен!

Безымянная вскинула голову и выпрямилась, заставив Клаудию отступить.

– Ш’янт придет за мной, и вы умрете. Оно и к лучшему, наверное. Не придется жить, зная, что мир пал, так и не увидев божественной милости.

– Ты говоришь так, словно этому отребью можно верить!

Хмыкнув, Безымянная качнула головой.

– Потому что я знаю наверняка.

Зло толкнув ее вперед, инахан не стала убирать меч. Можно было спиной почувствовать, что острие нацелено точно в сердце. Но еще сильнее ощущался запах страха и сомнений, исходящий от женщины плотными волнами.

***

Сукин сын хранил упрямое молчание.

Он не вздрогнул, когда увидел перед собой ухмыляющееся лицо Ш’янта, обещавшее страшные муки и тяжелую смерть. Не закричал, когда тело распрощалось с руками, не пискнул, когда обрубки укрылись толстым слоем льда, мешая восстанавливаться. Будто вообще ничего не чувствовал.

Это огорчало. Хотелось услышать, как тварь вопит во все горло, разрывает связки, хрипит и сплевывает кровь на обледеневший пол. Надрывается из последних сил, упрашивая Первородную сохранить жизнь и послать спасение, обрушить на голову иномирца все возможные и невозможные кары и несчастья.

Не будет тебе спасения. Гарантирую.

Ш’янт холода не жалел. Мстил от души, с наслаждением, которое, как ему казалось, он давно позабыл.

Отыгрывался за поруганный облик Хмель, который все еще стоял перед глазами и вызывающе ухмылялся, за Безымянную, за самого себя, за Клаудию. Если бы не прихвостень Первородной, то эта безмозглая фанатичная сука давно бы стала кормом для расколотых!