Принцесса Анита и ее возлюбленный - Анатолий Афанасьев

6

Валенок и Жека приехали в Москву. Никита заранее снял однокомнатную квартиру в Бутово и уплатил за месяц вперед. Им предстояло сидеть в схороне безвылазно, ожидая команды. Засадный полк Боброка. Больше Никите не на кого было рассчитывать. Его связи в Печатниках просвечивались насквозь, он ни разу туда не сунулся. Но не сомневался, что втроем они справятся с чем угодно.

Встреча на вокзале, где передал друзьям ключи и адрес, получилась скомканной. Валенок млел от радости, обнимал ожившего побратима добрых пять минут, чуть слезу не пустил — художник, одним словом, зато Жека ни разу не улыбнулся. За то время, что не виделись, похоже, он стал проповедником. Без обиняков заявил, что более легкомысленного, беспутного, несуразного человека, чем Никита, он в жизни не встречал и надеется, что больше не встретит. Никита каялся как мог.

— Ты хоть понимаешь, — скорбно спросил Жека, — что из-за твоей дури весь наш бизнес может рухнуть?

— Это не дурь, — возразил Никита. — Это любовь. И потом, Жека, коли мы этого говнюка не усмирим, он всегда будет за спиной.

Коломеец не верил в любовь, ради которой трупы валятся штабелями. Он был человек реальный, женатый и с малыми детками. Вдобавок чернокнижник. К тому же в той заварушке, когда они с автоматной пальбой пробивались к дому Никиты, его зацепило по черепушке, он сам отвалялся десять дней в больнице, и до сих пор его мучили головные боли, что тоже сказывалось на настроении. Валенок пожаловался, что с ним, с Жекой, вообще трудно стало общаться, он способен говорить только на две темы: о дурости своих друзей и о той нелепой ошибке, по которой родители произвели на свет его самого.

Через день Никита дал друзьям первое задание, связанное с информацией, которую накопала Елена Павловна. Дело было тонкое, деликатное, его не стоило обсуждать по телефону, поэтому ему пришлось переться в Бутово. Явился туда около одиннадцати и застал ребят за ужином. На плите еще дымилась огромная кастрюля борща, источая сумасшедшие ароматы, на столе бутылка коньяка, сковорода с жареной картошкой и батон «Докторской» колбасы. Пировальщики сидели в одних трусах, распаренные, порозовевшие. Валенок налил ему тарелку борща.

— Покушай, Ника, пальчики оближешь. Евгений Потапович сами изволили приготовить. По Галкиному рецепту.

Жека угрюмо заметил:

— Не подлизывайся, десантура. Не думаю, что далеко ушел от своего братка. По умственному развитию вы примерно на одном уровне…

* * *

Отошедши от дел, Михаил Львович Трунов зажил отшельником в четырехкомнатной квартире на Пятницкой. Наконец-то пришла пора отдохнуть от праведных трудов. Он считал, с него хватит. Да и то сказать, больше сорока лет отдал беспорочной службе и закончил трудовой путь на должности заведующего канцелярией соответствующего министерства. И если, по мнению непосвященных, в том числе и своей покойной жены Исмаилы Георгиевны, он большой карьеры не сделал, то те, кому положено, отлично знали ему цену, как и он ее знал. Образно говоря, всю жизнь провел словно возле кипящего котла, рядом с топкой, и ни разу не обжегся, хотя бывало, пламя, выплескивавшееся из печи, сжигало все вокруг дотла, и от крупных фигур, вчера казавшихся несокрушимыми, в мгновение ока оставались лишь обугленные головешки. Чего стоило одно из последних потрясений, когда к началу девяностых годов энергичные молодые люди под вопли о свободе дорвались до власти и устроили дикую пляску вокруг якобы пропавшего «золота партии», которое они начали разыскивать с таким азартом, что некоторые заинтересованные лица вынуждены были выпрыгивать из окон, дабы спастись от преследования. Михаил Львович, один из немногих людей, понимавших суть происходящего, лишь посмеивался в усы. Раньше других он понял, что так называемые реформаторы, птенцы гнезда Борисова, слишком прожорливые, одноклеточные твари, чтобы представлять серьезную опасность. Минувшие годы показали, что в принципе он ошибся, стая грызунов натворила много бед, проще говоря, переварила в луженых желудках половину страны, но насчет себя оказался прав: его не тронули, попросту не заметили. Грызуны насыщались плодами, иной раз задевая корневую систему. Но вслепую и неглубоко. Их нашествие носило исторически случайный, преходящий характер, пусть и затянулось на полтора десятка лет. Правда, Михаил Львович хотел уйти уже тогда, когда реформаторы только начали свой кровавый пир, но не сделал этого: выглядело бы чересчур подозрительным. Больше того, проработал лишний пяток лет после пенсии, именно в эти годы увлекшись коллекционированием информации.

Надо заметить, Михаил Львович собирал свой архив не корысти ради, не с прицелом на его коммерческую ценность, а больше из соображений личной безопасности. Понимал, что рано или поздно за ним придут, возможно, поднимут из могилы, и тогда на новом Нюрнбергском процессе эти сведения станут для него если не оправданием, то смягчающим обстоятельством. Как подать.

На заслуженном отдыхе явилась новая мука. Семь лет назад он похоронил любимую жену (сердечная недостаточность), еще раньше оба их сына-бизнесмена умчались за счастьем в благословенную Америку, откуда лишь изредка присылали скупые весточки, дескать, живы-здоровы, богатеем понемногу, чего и вам желаем, дорогие папа с мамой… Таким образом Михаил Львович на пороге старости остался вдовцом-одиночкой в огромной квартире, не зная, чем себя занять и как употребить оставшиеся годы. Постепенно его охватила тоска, которая обязательно настигает человека, если ему не за что зацепиться сердцем и умом, и, что особенно досадно, всегда застает врасплох. Шестьдесят семь лет — далеко не старость для человека крестьянского корня, который никогда не злоупотреблял спиртным, не курил и вообще избегал каких бы то ни было излишеств. Хуже того, уйдя наконец на пенсию и избавившись от беспокойства, связанного с постоянными интригами на службе, Михаил Львович обнаружил, что начал катастрофически молодеть. Он вел здоровый образ жизни, хорошо питался, совершал ежедневные дальние прогулки в любую погоду, занимался гимнасткой по системе ушу, увеличил нагрузку гантелями, обливался холодной водой — и вскоре взлетал на свой пятый этаж (без лифта) единым духом, не сбив дыхания. Но главное — к нему после многолетнего пробела вернулись эротические сны, и по утрам он ощущал истомное напряжение плоти, что само по себе наводило на грустные мысли. Михаил Львович съездил в ведомственную поликлинику к давнему знакомцу, кардиологу Серафиму Иудовичу, который наблюдал за его здоровьем без малого четверть века. Доктор заставил его сдать положенные анализы, провел дополнительное обследование и подтвердил: да, здоровье в полном порядке и его внутренние органы в лучшем состоянии, чем десять лет назад.

— Что же делать, Серафим? — огорченно спросил Михаил Львович. — Я ведь не собирался тянуть до ста лет. Зачем мне это?

— Понимаю, — кивнул Серафим Иудович, недавно перенесший третий инфаркт, — но против природы не попрешь. Да вы, милый мой, радоваться должны. Господь от щедрот своих отпустил немного лишку, так воспользуйтесь этим. Ах, кабы мне на ваше место…

— Что значит — воспользуйтесь? — осторожно уточнил Трунов.