Дождь для Джона Рейна - Барри Эйслер

— Ты считаешь, кто-то на этом конце изъял радиограмму, чтобы ты не знал, что программа прекращена? — спросил я.

— Точно, — закивал он.

Официантка принесла заказ, и я впился зубами в ростбиф. Чувствовалось, что у Канезаки разговорчивое настроение, и мне захотелось услышать побольше. Так мы скорее доберемся до Гарри.

— Расскажи мне еще о «Сумерках», — попросил я.

— О чем?

— О том, когда программа началась. И как ты о ней узнал.

— Я уже говорил. Полтора года назад токийская Станция получила задание на выполнение программы акций по содействию реформам и устранению препятствий. Кодовое название «Сумерки».

Полтора года назад, подумал я. Недурно.

— Кто назначил тебя ответственным за программу? — спросил я, хотя, учитывая хронологию, у меня уже имелся вариант ответа.

— Предыдущий шеф Станции. Уильям Хольцер.

Хольцер, подумал я. Его дело живет и побеждает.

— Расскажи, как он представил ее тебе, — попросил я. — Постарайся быть точным.

Канезаки посмотрел влево, что у большинства людей представляет собой нейролингвистический признак воспоминания, а не умозаключения. Если бы он посмотрел в другую сторону, я бы понял, что он лжет.

— Он сказал, что «Сумерки» секретная программа, и он хочет, чтобы за нее отвечал я.

— Какова же твоя конкретная роль?

— Разработка целевых источников, распределение среда в, общее руководство программой.

— Почему ты?

Он пожал плечами:

— Я не спрашивал.

Я подавил смешок.

— Ты полагал совершенно естественным, что, несмотря на твою молодость и неопытность, босс распознал твои врожденные качества и решил доверить тебе нечто настолько важное?

Канезаки покраснел.

— Что-то вроде этого, полагаю.

Я на секунду закрыл глаза и покачал головой:

— Канезаки, тебе знакомы термины «подставное лицо» и «козел отпущения»?

Бедняга покраснел еще сильнее.

— Я не такой тупой, как вы считаете, — пробормотал он.

— Что еще?

— Хольцер сказал, что поддержка реформ будет означать передачу наличных конкретным политикам, настроенным на преобразования, которые поддерживает правительство Штатов. Предположительно, чтобы конкурировать в японской политике, необходим доступ к крупным суммам наличности. Без этого нельзя долго занимать пост, и вот постепенно все становятся коррумпированными, потому что или ты взял деньги, или тебя вышвырнули из-за того, что ты отказался. Мы хотели изменить соотношение с помощью альтернативных финансовых источников.

— Денег, подтвержденных расписками.

— Такова политика, да. Я же говорил.

— Полагаю, когда твои источники подписывали расписки, они держали их в руках?

— Конечно.

Удивительно, мелькнула у меня мысль, зачем они набирают парней прямо с университетской скамьи?

— Интересно, — продолжал я, — ты знаешь, как можно использовать эти документы, подтверждающие получение денег ЦРУ, подписанные и с отпечатками пальцев?

Канезаки покачал головой.

— Это не то, что вы думаете, — возразил он. — ЦРУ не занимается шантажом. — Я рассмеялся. — Послушайте, я же не говорю, что мы не применяем его, потому что мы хорошие люди, продолжал он с почти комической серьезностью. — Дело в том, что шантаж продемонстрировал свою несостоятельность. Может быть, его и можно использовать для построения краткосрочного сотрудничества, но в долговременной перспективе шантаж — совершенно неэффективное средство контроля.

Я покосился на него:

— Неужели ЦРУ производит впечатление организации, которая в первую очередь фокусируется на долговременных перспективах?

— Мы стараемся.

— Ну, если ты не находишься под следствием по поводу растраты и шантаж — несвойственное для ЦРУ понятие, что, по-твоему, Биддл делает с расписками?

Он опустил взгляд.

— Не знаю.

— Тогда чего ты хочешь от меня?

— Есть еще одна странная штука. По протоколу перед каждой встречей с источником нужно заполнить особый формуляр с данными о предстоящей встрече: кто, где, когда. Цель — ведение документации, которой смогут воспользоваться другие оперативные офицеры в случае, если что-то пойдет не так. По запросу шефа я сдал отчет, сказав, что у меня сегодня встреча с источником, хотя на самом деле это не так, но я оставил графу «место» пустой.

— И тебя вызвали по этому поводу.

— Точно. Что и странно. Никто не должен обращать внимание на такие детали до встречи. Они предназначены для рассмотрения при наличии дополнительных обстоятельств, возникших после встречи. На самом деле в половине случаев мы даже не заполняем их заранее, только потом. Слишком муторно. И никогда не возникало никаких проблем.

— И что ты думаешь?

— Что кто-то наблюдает за этими встречами.

— Для чего?

— Я не… не знаю.

— Тогда не вижу, чем могу помочь.

— Хорошо. Возможно, кто-то собирает свидетельства того, что я самостоятельно продолжал вести «Сумерки» уже после того, как программа была закрыта. Возможно, в случае, если это выплывет, Биддл или кто-то еще смогут обвинить меня. — Он посмотрел мне в глаза. — Как козла отпущения.

Может быть, малыш на самом деле и не так наивен.

— Ты так и не сказал, чего хочешь от меня, — напомнил я.

— Я хочу, чтобы вы сегодня вечером провели контрнаблюдение и сообщили мне, что увидели.

Я бросил на него многозначительный взгляд:

— Лестное предложение, но не лучше ли бы тебе обратиться к генеральному инспектору ЦРУ?

— С чем? С подозрениями? Кроме того, насколько мне известно, и генеральный инспектор, и шеф Станции сегодня вместе отправились в Йель. Запомните, шесть месяцев назад программа «Сумерки» была закрыта. С того момента она стала незаконной. А я все это время продолжаю ее вести. Прежде чем разобраться с каналами информации, мне нужно просто понять, что происходит.

Некоторое время я молчал. Потом спросил:

— Что ты предлагаешь взамен?

— Расскажу все, что знаю о вашем друге.

Я кивнул:

— Если то, что ты скажешь, будет убедительным и важным, я помогу тебе.

— Вы не измените слову?

Я снова посмотрел на него:

— Тебе придется ухватиться за этот шанс.

Канезаки надул губы, как ребенок, уверенный, что сделал дельное предложение, и обиженный, что его не восприняли серьезно.