Индия. 33 незабываемые встречи - Ростислав Рыбаков

– Во всех религиях речь идет об одном и том же Боге, хотя верующие называют его по-разному. Так лучи солнца падают на все живое, но все они сходятся в своем источнике, Солнце. Один и тот же глава семьи воспринимается ее членами под разными именами – кому то он дед, кому отец, кому муж, но все это один человек.

– Зло в мире тоже от Бога, но наличие его не влияет на природу божественного – так змея несет в своем теле яд, смертельно опасный для других, но безвредный для нее самой.

Здесь точность соперничает с наглядностью. Высказывания Рамакришны липший раз подтверждают, что не изощренная сложность служит критерием Истины.

Маленькие (по форме) драмы разыгрываются в его поучениях. Вот поразительный по насыщенности рассказ о способной творить чудеса вере в Учителя и о губительности самомнения ученик ходил по воде, выкрикивая имя Учителя Наблюдая за ним с берега, Учитель приосанился – вот, оказывается, какая сила в моем имени! И сам пошел по воде, выкрикивая «Я!», «Я!!» – и потонул (Скольким лжеучителям нашего времени знание этого рассказика, может быть, спасло бы жизнь!).

Его поучения, что встречается нечасто, как правило, не имеют двойного толкования Вот он говорит о любви человека к Богу и между делом приводит блестящую иллюстрацию и перед нами два типа религиозного поведения, активный и пассивный – есть бхакти котенка и бхакти детеныша обезьяны. Первый висит в пасти кошки-мамы, полностью подчинившись ее воле; второй же изо всех сил сам вцепляется в брюхо обезьяны и вместе с ней перелетает с дерева на дерево.

Вы схватываете сразу весь комплекс идей, стоящих за этим изящным примером, хотя чтобы изложить их в применении к человеческому обществу иному потребовался бы целый том.

Никогда по-настоящему (в нашем понимании) ничему не учившийся, он был, как мне кажется, и великим ученым – так что состав советской делегации, о которой уже шла речь, нельзя назвать случайным. Он не только познал законы макро– и микро-космоса, он ничего не принимал на веру, он все проверял и перепроверял, он всю жизнь непрерывно экспериментировал, причем на самом сложном инструменте – на самом себе.

Прежде, чем придти к важнейшему из своих выводов – об одинаковой сущности и истинности всех существующих религий, он прошел через многолетние изнурительные опыты, полностью погружаясь то в ислам, то в христианство и, конечно, во все толки и школы родного ему индуизма. Это было не книжное религиоведение, а практическое освоение догм и регуляций, обычаев и обрядов, философии и норм поведения.

Любопытно, что в отличие от большинства поздних толкователей его учения, считающих, что он как бы проверял тем самым на практике свои априорные идеи, Сарада Деви говорила, что его вело простое человеческое любопытство и лишь потом, сравнив свои ощущения, он самостоятельно пришел к мысли, впервые высказанной задолго до него и нас, еще в Ригведе – Истина одна, но люди называют ее по-разному.

Это, наверное, говорит о том, что, живя с ним бок о бок, она умела наблюдать за его исканиями.

Никто не скажет, что ее наблюдения и сопереживания были легкими и простыми. Рамакришна вел жизнь на острейшей грани между «здесь» и «там», по много раз на день, как говорилось уже, впадая в необъяснимое состояние мистического транса. Уход из жизни, из нашего мира, и возвращение обратно были едва ли не ежечасной рутиной его существования. В промежутках он мог петь, мог танцевать, мог метаться между белых колонн своей обители, а мог вести долгие задушевные беседы или уходить в глубокую медитацию. Некоторые считают, что это постоянное пребывание между жизнью и смертью с уходами в неизвестное без гарантии возвращения роднят Рамакришну с одновременным ему Достоевским с его эпилептическими припадками.

Сарада поначалу боялась его трансов, ей казалось, что она навсегда теряет его и, идя навстречу ее мольбам, Рамакришна научил ее некоторым приемам возвращения его в наш грешный мир.

При всем этом он всегда ощущал свою особенную ответственность за доверившуюся ему юную девушку из соседнего села. Позднее она любила вспоминать, как терпеливо обучал он ее житейским мелочам – как готовить, как ухаживать за осаждавшими его и ее паломниками, как, наконец, укладывать вещи при поездках на лодке по Гангу.

Впрочем, это мелочи. Важнее, что он лепил из нее идеальную индийскую жену – благо и изначально она была близка к этому идеалу и по свойствам характера и по семейным традициям. Но Рамакришна был перфекционистом, он во всем стремился к совершенству и неуклонно, неустанно, хотя очень мягко, очень доброжелательно взращивал в ней радость служения и чистоты.

А рядом, прямо перед глазами ее, происходило и стремительное развертывание его самого как великого Учителя, привлекавшее из близи и дали все увеличивающиеся толпы учеников, скептиков, паломников, ищущих, сумасшедших, любопытствующих– своеобразное явление его народу, ибо уже тогда специальный синклит жрецов и ученых брахманов провозгласил его аватарой, т. е. полным воплощением Бога (случай совершенно беспрецедентный). К нему шли и бесхитростные крестьяне, и умудренные странствующие садху, и интеллектуалы, властители дум тогдашней Бенгалии. И всем он уделял время и внимание и тем меньше и времени и внимания оставалось его жене.

Как и все она боготворила его, но не только как Бога, пришедшего опять на эту землю, чтобы спасти ее от греха и порока, но и как самого близкого ей человека, нуждавшегося в специальном уходе, в особо приготовленной пище, в повседневной заботе.

Она всегда была совсем близко – на расстоянии полутора десятков шагов, но не рядом, ибо застенчивость и строгие правила запрещали ей пересекать эту дистанцию на глазах других людей. Она была необходима, но невидима. Показательно, что даже жрецы того же храма, где служил Рамакришна, на вопросы о ней отвечали так – да, мы слышали, что она вроде бы живет здесь, но никогда ее не видели, – а она к тому времени прожила среди них уже не менее десяти лет.

Ее постоянным местом проживания в Дакшинешваре стало крохотное помещение на первом этаже небольшой башенки в нескольких метрах от кельи Рамакришны – земляной пол, нищенское убранство, ничего лишнего (да и не все необходимое)… С граней восьмиугольной башенки смотрят в мир высокие окна, изнутри закрытые от влажной калькуттской жары желтыми циновками – и удивительно трогательная деталь: до сих пор в одной из этих циновок сохранилась дырочка на уровне глаз стоящего в комнатушке человека. Через эту проделанную ею дырочку, незамеченная никем, простаивая часами во тьме неосвещенной каморки, Сарада Деви заботливо и влюбленно наблюдала за своим божественным мужем и его гостями и прихожанами, когда им случалось выйти из его кельи на белую террасу с колоннами.

Влюбленно – сказал я и понял, что настало время раскрыть суть этого необычного брака.

В мирском смысле они никогда не были мужем и женой.

Их союз был всегда исключительно духовным (и, как уже говорилось, бытовым) и абсолютно целомудренным.

Что самое поразительное, он был построен на обоюдном добровольном согласии в этом отношении обоих супругов.