Твой шёпот в Тумане - Мария Лунёва

Упав на моё тело, Вульфрик замер.

Закрыв глаза, я наслаждалась приятной тяжестью его тела и запахом свежей древесины. Теперь он ассоциировался у меня только с одним мужчиной — с моим вардом.

Время снова начало свой бег. Судорожно выдохнув, крепче обняла своего мужчину. зарывшись руками в его пепельных растрепавшихся волосах. Распахнув глаза, встретилась взглядом с красными мёртвыми очами…

Мертвяк завис прямо над нами…

Опешив, я сглотнула и истошно заверещала.

Подскочив, Вульфрик схватил незваного гостя за голову. В оглушающей тишине раздался противный, тошнотворный хруст позвонков, и голова с глухим ударом покатилась по полу, заливая его густой кровью.

Но даже сейчас я ловила на себе этот безжизненный взгляд.

— Убери его, — заскулив, я поджала под себя ноги.

Схватив обезглавленное тело, Вульфрик потащил его наружу. В комнате послышался шорох и глухой удар обуви о высокий дверной порог. Вернувшись, мой северянин поправил штаны и осмотрелся. Увидел голову и пинком отправил её на улицу. Она проскочила мимо меня, словно мячик.

Расправив плечи и размяв шею, вард бросил на меня пристальный изучающий взгляд.

— Я в порядке, — шепнула пристыженно, — просто, так неожиданно.

Усмехнувшись, он кивнул. А затем, выдернув два ящика из единственного в комнате комода, принёс их мне на кровать.

— Ты молодец, Томмали, впрочем, как всегда: собранная и храбрая. Я восхищаюсь тобой всё больше и больше, — наклонившись, он успокаивающе поцеловал меня в висок. — Быстренько собирай всё, что вам с сестрой нужно, а я постою в дверях. И прослежу, чтобы никто больше не заявился к нам в гости.

Дождавшись моего слабого ответного кивка, он отошёл к дверному проёму и замер там.

Прошла, наверное, целая минута, а может, и вечность, прежде чем я нашла в себе силы, хотя бы глянуть, что принёс Вульфрик, и сообразить, что, вообще, мне стоит забирать из дома. Сердце было не на месте. В углу стояло низкое деревянное ведёрко с намешанной глиной и мхом Эмбер так и не домазала оконную раму. И дверь всё так же скрипит.

Всё, что ещё неделю назад казалось самым важным, теперь ненужное и позабытое.

Это угнетало меня: все ценности и приоритеты рухнули. А новые…

— Томма, — услышав собственное имя, я отмерла и повернулась к мужу. — Этот, — он бросил взгляд на улицу, — он из вашей деревни или пришлый.

Сглотнув, я перевела взгляд на дверной проём. Там виднелись ноги покойника.

Видимо, Вульфрик свалил его прямо на крыльце. Зажмурившись на мгновение, сделала глубокий вдох, чтобы унять вышедшие из-под контроля эмоции и дрожь в руках.

Лицо того мужчины было смутно знакомым.

Я напрягла память, оживляя черты его лица. Смотреть на оторванную голову я не желала и вовсе. И всё же, у мужчины было знакомое лицо. Но, где я могла его видеть? Не из нашей деревни точно. И не из Вотчики. Ещё раз представив перед собой неупокоенного, лишь покачала головой.

— Я его видела, но вспомнить не могу где? — рассеянно пробурчала себе под нос.

— Ясно. Собирайся, Томма. И чем быстрее ты это сделаешь, тем лучше, — мягко скомандовал Вульфрик и вышел во двор.

Оставшись одна, я соскочила с кровати и, одевшись, схватила первую попавшуюся простынь из ящиков комода. Расстелив её на матрасе, быстро, не глядя, покидала все вещи, что попадались под руку. Потом разберём, что не надо — выбросим.

Старательно обходя кровь на полу, метнулась к креслу и сгребла всё, что лежало сложенным там.

У нас был двустворчатый шкаф, но прошлая зима выдалась настолько суровой. что мы порубили его на дрова и стопили в печи. А вещи сложили на единственное уцелевшее кресло. В считанные минуты я сгребла всё наше с Эмбер нехитрое добро. Завязав объёмный узелок, окинула взглядом пустое помещение. Тоска сдавила сердце с новой силой.

Это ведь мой дом.

Я здесь родилась и выросла.

А теперь приходится его покидать.

Я словно живое существо бросала на погибель.

Слёзы сами собой навернулись на глаза. Я любила этот дом: промазанные стены, крышу, что срочно нуждалась в ремонте. Печь, на которой готовила мама и Лестра.

Я заботилась о нём и даже не представляла, как можно жить где-то ещё. Ведь здесь в каждой дощечке память о родных мне людях, на улице их могилы. Даже конура моего единственно пса, что растила со щенков.

Спазм сдавил горло. Спрятав лицо в ладонях, я расплакалась.

— Томма, радость моя, ты что? — в голосе Вульфрика было столько несвойственной ему нежности, что я разрыдалась ещё громче. — Что такое, девочка моя? Умертвий больше нет, тебе нечего бояться.

— Яне хочу уходить из дома. Я не хочу его бросать, — убрав руки от лица, сквозь пелену слёз глянула на варда. — Здесь вся моя жизнь прошла. Здесь каждая вещь хранит память о родителях, о Лестре. Там в комнатах остались вещи. Книга сказок, что мама нам читала на ночь. Она где-то там, в заколоченной родительской спальне. Засушенные веточки вишни в память о маме. Папины резные фигурки. Я не могу это всё оставить. Я не хочу отсюда уходить, Вульфрик. Не хочу, слышишь.

Здесь всё родное.

Вард обнял меня и притянул к себе. Слёзы градом скатывались по моим щекам, а я всё никак не могла успокоиться.

— Всё в жизни меняется, Томма, нужно уметь отпускать, — тихо шепнул он.

— Я не хочу его отпускать. Здесь мы были счастливы, — громко зашептала я осипшим голосом. — Счастливы, понимаешь!

— Понимаю, — чуть отстранив от себя, мой северянин большими пальцами осторожно стёр дорожки слёз с моего лица. — Я прекрасно понимаю твою боль, но всё это прошло. Это в прошлом, Томма, и этого не вернёшь. Всё, что ты можешь, — это жить за них.

Прижавшись к Вульфрику. я крепко сжала кулаки.

— Я не могу уйти отсюда. Прости. Я никогда не смогу уйти на север и бросить могилы, не смогу оставить этот дом, — шептала я и сама понимала, как нелепо, и жалко это звучит.

— Сможешь, — в голосе Вульфрика появились стальные нотки. — Эта деревня станет кладбищем. Я не стану её восстанавливать. Она слишком удалена от основной дороги и расположена обособлено, словно появилась спонтанно. Этот дом будет снесён, как и все остальные.

— Нет! — вскинув голову, посмотрела ему в глаза. — Ты не посмеешь!

— Посмею, малышка моя. Так что, сейчас я вскрою все эти заколоченные двери, а ты соберёшь всё, что напомнит тебе о родителях. А дальше мы уйдём, и этого места не станет. Оно сгинет.

— Нет, Вульфрик, пожалуйста, — представив на мгновение, что моего дома не станет, я испытала ужас. — Ты не можешь!

— Я всё могу, Томма, — тихо шепнул он, целуя меня в висок. — Этот дом и твоё прошлое, я сравняю его с землёй. Могилки твоих родных станут частью кладбища.