Потерянный и возвращенный мир. Маленькая книжка о большой памяти (сборник) - Александр Романович Лурия

Тебе прислав своих плодов,

Хотел уверить нас, как видно,

Что сам он бог своих садов.

Возможно все тебе – Харита

Улыбкой дряхлость победит,

С ума сведет митрополита

И пыл желаний в нем родит.

И он, твой встретив взор волшебный,

Забудет о своем кресте

И нежно станет петь молебны

Твоей небесной красоте.

(А. Пушкин)

«Сознаюсь, чрезвычайно трудно быть и экспериментатором, и объектом. Но я попытался все это сделать добросовестно и беспристрастно. Сразу же по прочтении я записал свои комментарии, стараясь сделать это быстро, чтобы не вкрадывались посторонние подробности.

Прочитал без затруднений. Легко. Незаметно для себя увлекся содержанием (значит, стиль не мешал развертыванию картины). В зале родительской квартиры, в доме Равдина, на высоком стуле сидит красавица Огарева. Левая часть ее лица освещена. За ее спиной – наши стенные часы. На ее коленях корзина с фруктами, из которой она извлекает письмо; тут же читает “хотел уверить нас”. Кто это “нас” – пока не знаю. “Уверяет” – ясно, но каким путем?… Ясно – посредством письма… Из затемненной части комнаты начинает всплывать прозрачная фигура бога садов – седого старика с вьющейся бородой. Ищу теперь оправдания этому образу. Догадался! Ведь речь идет о митрополите. Читаю второй стих и вижу, кто это “нас”. Молодой Пушкин с двумя товарищами стоит на улице у открытого окна, и они злорадно хохочут. Пушкин указывает рукой на окно, сыплются остроты. Мне некогда прислушиваться, так как я уже приступил к чтению третьего стиха. Дряхлый “бог садов” “сгустился” (он ведь был прозрачным), он одет в черную рясу, он стоит и, как бы молясь, смотрит на Огареву, а ее рука с письмом беспомощно опустилась. Большой золотой крест на его груди медленно тает, он поднимает голову, тусклыми, но почему-то слегка блестящими глазами (ага! ведь теперь он весь хорошо освещен!) смотрит на нее. Хриплым низким голосом он запел романс в стиле церковных песен. Огарева смотрит на него удивленно, растерянно. Потолок комнаты, оклеенный глянцевой бумагой, превратился в молочного цвета облака, на фоне которых сначала вырисовывается красивое лицо женщины со светлыми распущенными волосами. Лицо этой женщины мне хорошо знакомо с детских лет, когда я учился в хедере. Она тогда являлась “гласом божьим”, выглядывавшим из облаков, участвовала в предсказании пророков; по-древнееврейски она называлась Бас-Койл – дочь голоса (божия)…» (из письма Ш. 15 ноября 1937 г.).

Вот что рождает у Ш. «простое» стихотворение, и если всплывающие образы не мешают здесь усвоению смысла, то вряд ли они достаточно помогают ему…

До сих пор мы были заняты повествовательной речью, образом, поэтическим языком.

А как протекает у Ш. понимание объяснительного, научного, отвлеченного текста? К чему приводит здесь образное, синестезическое мышление?

От поэзии Тихонова и Пастернака мы переходим к научным трактатам. Начнем с простого.

«Работа нормально началась». Что сложного может быть в этой фразе? Ну конечно же, Ш. понимает ее значение без труда. Без труда? Нет, совсем не так… С большим, иногда даже с очень большим трудом…

«…Я читаю: работа нормально началась… Работа – я вижу… идет работа… завод… а вот “нормально” – это большая румяная женщина. Нормальная женщина… и “началась”… Кто началась?… Как же это… Индустрия… завод… и нормальная женщина… и как же это все совместить?.. Сколько мне нужно отбросить для того, чтобы простой смысл стал ясен…»

Это нам уже знакомо: образы рождаются каждым словом, они уводят в сторону, заслоняют смысл.

Но в таких простых фразах это еще не так трудно. Гораздо хуже бывает в тех случаях, когда текст выражает сложные отношения, формулирует правила, объясняет причинную связь.

Я читаю Ш. простое правило – каждый школьник воспринимает его без труда.

«Если над сосудом находится углекислый газ, то чем выше будет его давление, тем больше его растворится в воде». Казалось бы, какие подводные камни в этом отвлеченном, но совсем несложном тексте?

«Когда вы мне дали эту фразу, я сразу же увидел… Вот сосуд… вот тут расположено это “над”… (рис. 5). Я вижу линию (а), над линией я вижу облачко, оно идет вверх… это газ (б), вот я читаю дальше… “Чем выше его давление”, газ поднимается… а потом здесь что-то плотное… Это “его давление” (в). Но оно выше… давление поднимается вверх… “тем больше его растворится в воде”… вода стала тяжелая (г)… а газ? А “выше давление” – оно все ушло вверх… Ну как, если “выше давление”, как же он может растворяться в воде?»

Рис. 5

Совсем нелегко дается ему даже, казалось бы, простой смысл этого закона. То, что у каждого из нас остается на периферии сознания, игнорируется, оттесняется общим смыслом фразы, здесь приобретает самостоятельность, рождает свои образы – и общий смысл рассыпается.

Во всех этих примерах мы имели дело с речью, которая свидетельствовала о вещах и событиях; она была в большей или меньшей мере конкретна, то, что говорилось, можно было представить.

А что же с тем, чего представить нельзя? Что же с отвлеченными понятиями, которые человечество вырабатывало тысячелетия? Они существуют, мы усваиваем их, но видеть их нельзя… А ведь «я понимаю только то, что я вижу». Сколько раз Ш. говорил нам об этом…

И тут начинается новый круг трудностей, новая волна мучений, новый ряд попыток совместить несовместимое.

«“Бесконечность” – это всегда так было… а что было до этого? А после – что будет?.. Нет, этого увидеть нельзя…

Чтобы глубоко понять смысл, надо увидеть его… Ну вот слово “ничто”». Я прочел “ничто”… Очень глубоко… Я представил себе, что лучше назвать ничем что-то… Я вижу “ничто” – это что-то. Для меня, чтобы понять глубокий смысл, я в этот момент должен увидеть… Я обращаюсь к жене и спрашиваю: что такое “ничто”? Это нет ничего. А у меня по-другому. Я видел это “ничто”, я чувствовал, что она не то думает… Вот наша логика… она вырабатывалась на основании длительного опыта. Я вижу, как вырабатывалась эта логика… Значит, надо ссылаться на наши ощущения… Если появляется “ничто”, значит, есть что-то… Вот здесь-то и трудности… Когда говорят, что вода бесцветна, я вспоминаю, как отец должен был спилить дерево на Безымянной речке, потому что это мешает течению… Я начинаю думать, что такое Безымянная речка… Значит, она не имеет имени… Какие лишние образы возникают у меня из-за одного слова! А “что-то”… «Что-то – это для меня как